Одним из событий конца 2021 года в России, вызвавших наибольший резонанс в мире, было решение российских властей ликвидировать «Международный Мемориал» и Правозащитный центр «Мемориал» – организации, занимавшиеся восстановлением справедливости в отношении жертв коммунистических репрессий и мониторингом ситуации с правами человека в стране.
Решение о ликвидации «Мемориала» осудили лидеры США и стран Евросоюза, а также многие международные организации, в том числе и те, где Россия является полноправным членом.
Судебный орган одной из таких организаций, Совета Европы – Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) – направил России требование приостановить ликвидацию «Мемориала», поскольку на рассмотрении ЕСПЧ находится жалоба этой организации на российский закон об «иностранных агентах», поданная еще в 2013 году. Оба «Мемориала» были признаны «иноагентами» в 2015-2016 годах.
В эксклюзивном интервью Русской службе «Голоса Америки» председатель правления Правозащитного центра «Мемориал» Александр Черкасов рассказывает о том, какая ситуация сложилась вокруг работы его организации, и как правозащитники относятся к преследованиям со стороны властей.
Данила Гальперович: Каковы будут дальнейшие действия «Мемориала» – и правозащитного центра, и «Международного Мемориала» – по разрешению этой ситуации? Есть ли у вас надежда, что решение Европейского суда по правам человека о приостановке ликвидации «Мемориалов» как-то вам поможет?
Александр Черкасов: В главе романа Фазиля Искандера «Сандро из Чегема», посвященной молельному дереву, которое всех в колхоз звало, была фраза: «Жить становилось весело и любопытно». Вот нам в последнее время жить стало весело и любопытно, потому что без решения ЕСПЧ по «Правилу 39» (приостановление процессуальных действий до рассмотрения жалобы – ред.) все было очень предсказуемо: мы ждем мотивировочную часть решений по «Международному Мемориалу» и правозащитному центру, пишем апелляции, их подаем, дожидаемся рассмотрения в апелляционной инстанции. Сейчас все стало непредсказуемо, потому что как именно отреагируют наши уважаемые власти на решение Страсбурга – непонятно. Конечно, сейчас записано, где только можно, право не соблюдать обязательства, но по каждому такому случаю несоблюдения нужно принять отдельное решение. И как они будут это решение принимать, или не будут – не знаю. Цена вопроса повысилась. Ну, и плюс, если раньше у нас инстанцией, которая со Страсбургом взаимодействовала, был Минюст, то где-то, по-моему, год назад или больше вместо Минюста на эти ворота поставили прокуратуру. И теперь та самая прокуратура, которая в суде представляет требование нас ликвидировать, должна получить из Страсбурга сие предписание (приостановить ликвидацию «Мемориала» - ред.) как-то с этим разбираться. Вот мне очень интересно, и думаю, что нашим юристам тоже очень интересно, а как это будет.
Д.Г.: Большое количество людей считает деятельность «Мемориала» патриотической – вы заполняли пробелы в знаниях россиян об истории страны и восстанавливали память. При этом вас теперь объявили «иностранными агентами». Насколько, по-вашему, публика верит в то, что вы что-то делаете в интересах другого государства?
А.Ч.: Наверное, такие есть. Наверное, в условиях, когда не доверяют ничему – ни государству, ни тем, кого государство назвало виновниками всего, ни вирусу, ни вакцине – трудно пользоваться чьим-то доверием. Но в кругу тех, кто интересуется своей семейной историей, разумеется, у нас есть определенный авторитет. Но все равно, это меньшинство – так всегда меньшинство и интересуется своей историей вот так сильно. Насколько это меньшинство представлено в масс-медиа? Не представлено никак. Там представлены наши оппоненты, которые несут ерунду и делают это с большим упорством. Очень сложно в нашей ситуации понять, какая же реальная поддержка, и какие люди просто молчат, а какие действительно верят (в обвинения против «Мемориала» - ред.), поскольку реальной социологии у нас ведь тоже нет. Но даже в среде тех, кого называют «военными патриотами», у кого сложное отношение к официозу а-ля Мединский или пропагандистам а-ля Михалков (и сложное отношение к «Мемориалу»), у меня достаточно много друзей – из, что называется, стана оппонентов. Потому что важнее, насколько человек добросовестен в своих трудах и своих убеждениях, нежели каковы именно эти убеждения. Если он добросовестен, там все само собой меняется. Так вот, среди добросовестных специалистов, которые вроде бы должны быть нашими оппонентами, я встречаю, скорее, уважение.
Д.Г.: Как вы считаете, на каком уровне была санкционирована атака на вас? Насколько высоко было принято решение о том, что вас надо уничтожать?
А.Ч.: Я тут читал то, как на днях это комментировал Алексей Венедиктов (главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» - ред.), и комментировал он так, что решение было принято на уровне Путина, и оно было принято еще летом. Я могу сказать, что мы практически тогда же это знали – что решение принято, и что его как-то будут его исполнять. Все то, что происходило в течение лета и осени – и начавшееся практически немедленно расследование в отношении «ОВД-Инфо» (информационно-правозащитный проект, тесно сотрудничающий с «Мемориалом» - ред.), и признание «ОВД-Инфо» «иностранным агентом», и странный налет неких «хунвейбинов» в октябре, сменившийся налетом МВДшников, – это мы рассматривали как некоторые части такого исполнения «верховного повеления» в том стиле, в котором это обычно делается – с прямыми извилинами и кривыми руками. Наконец, когда 11 ноября стало известно, что в Верховном суде лежит иск Генпрокуратуры о ликвидации «Международного Мемориала», даже было какое-то облегчение: ну, вот, наконец-то оно началось, вместо ожидания – действие. Ну, да, в суде гражданка-полковник из городской прокуратуры Москвы говорила, что подача ими иска о ликвидации правозащитного центра «Мемориал» в один день с подачей иска о ликвидации «Международного Мемориала» Генпрокуратурой – это случайное совпадение, но степень доверия им понятна. Решение было принято, и это решение пытались исполнить по-хитрому. По-хитрому не получилось – решили по-простому. Почему 28–29 декабря были судебные заседания, к концу года? Потому что все у нас отчитываются к концу года. Если не ощущать себя в этой ситуации жертвой, а по-прежнему ощущать себя человеком, работающим в этой области – мы получили прецедент, и мы с ним будем работать.
Д.Г.: Многие считают, что «Мемориал» преследуют, чтобы Западу насолить: мол, на Западе «Мемориал» уважают и ценят, ему разные там премии дают – вот надо по нему ударить, чтобы показать лишний раз этому Западу, что мы на него оглядываться не будем. Как с «законом Димы Яковлева». в общем. Вы не видите в ситуации с «Мемориалом» внешнеполитической составляющей?
А.Ч.: Я часто слышу такие рассуждения, и они внешне выглядят правдоподобно, если брать совпадения дат, событий. Если смотреть только на поверхность, если не понимать, что в нашей российской бюрократии любое событие имеет свою предысторию. И важно тут не только то, когда что-то произошло, но и когда-то какой-то механизм был запущен. Вот этот сюжет с каким-то наверху сказанным словом, с каким-то списком, который был после этого подготовлен и скорректирован, с легшей на высокий начальственный стол папочкой, очевидно, с каким-то планом, в котором расписано, какое ведомство что должно делать – это все началось еще в июле, повторю, а дальше пошло развитие этого сюжета. Он нетороплив, насколько может быть нетороплив, если нету «высочайшего пендаля». При таких скоростях вращения колес машины – в том случае, конечно, когда дело не находится на высочайшим контроле, – и когда не спрашивают каждый день, при таких скоростях, ну, вот пришло оно под конец года, когда заторопились.
Д.Г.: Да, но мы видим серьезную международную реакцию на преследование «Мемориала». И даже если изначально Москва не хотела ущучить Запад через преследование вас, то теперь, когда все «западные партнеры», как любит с иронической интонацией говорить российский МИД, за вас заступились, то для Москвы вы стали частью внешнеполитической картины, разве нет?
А.Ч.: Я, конечно, это вижу и знаю, что «пацаны заднюю включать не любят». Но, вероятно, здесь все оказались в ситуации цугцванга. Мы говорили и делали то единственное, что могли говорить и делать. То есть, я как раз очень надеюсь, что все сказанное в суде нашими юристами, адвокатами и мною, соответствовало моменту в хорошем смысле этого слова. Вряд ли чего-то другого можно было ждать от нас. Вряд ли чего-то другого можно было ждать от международной общественности, которая, мягко говоря, удивилась происходящему. А уж реакция Кремля, Старой площади и всех остальных – ну, здесь, наверное, тоже была некоторая вилка возможностей, и они выбрали то, что выбрали.
Все говорят про какие-то внешние обстоятельства, а мне более важными кажутся обстоятельства внутренние. Мы не очень соответствует пейзажу, для нас в нынешнем пейзаже нет места. Если до 2012 года при «управляемой демократии» имени товарища Суркова нужны были какие-то живые организмы в этом пейзаже, и считалось, что даже при их наличии в целом все управляемо, то в 2012 году все поменялось, были приняты разные законы, в том числе законодательство об «иноагентах», где все живое было объявлено агентом чего-то чуждого. Дальше, очередное усиление преследований – 2014 год, начало войны на востоке Украины, и это связано с внешнеполитической ситуацией. И даже объявление «Международного Мемориала» «иностранным агентом» связано не только с его критикой законодательства об «агентах», но и с его заявлением о том, что действия России на востоке Украины есть агрессия, в соответствии с определением, данным Организацией Объединенных Наций. Тут вот прямая связь. И следующее ужесточение всего и вся – в ходе «обнуления» 2020 года. Каждый раз политический пейзаж менялся, и в нем оставалось все меньше места для независимых неправительственных организаций. Не только для нас, но и для многих других. И здесь, видимо, у нашего уважаемого начальства есть не только реактивная составляющая, но и проективная. Они, действительно, иначе представляют себе устройство мира. Слова Путина, что «тот, кто девушку ужинает, тот ее и танцует» – это некоторый вариант философии, которую он исповедует. У людей из спецслужб профессиональная деформация – они действительно считают, что те, кого они сами не купили, просто куплены кем-то другим, места для независимой общественной активности просто нет. Ну, и отсюда борьба с «агентами». Это не только слова, это, видимо, их внутреннее убеждение. Но еще, кажется, важнее другое внутреннее убеждение. Выходцы из спецслужб полагают, что парламентская демократия, политические партии, их борьба на выборах, независимые СМИ, ну, и туда же, в кучу, неправительственные организации – это все пена, это наносное. То есть, когда все «эти» о чем-то говорят, что-то критикуют – это не по делу, можно обойтись, и даже лучше обойтись без этого. И что на самом деле действительно правильная, проверенная, пригодная для управления государственная информация идет не от них, а идет под соответствующим грифом. Хорошая фраза есть у Иосифа Бродского в «Азиатских максимах»: «Не секретно, значит, недействительно». И они верят, что можно управлять страной без всей этой критики и демократии, а только при помощи донесений, в них вся правда. Но правда-то в другом.
Д.Г.: К «Мемориалу» давно испытывает особые чувства лидер Чечни Рамзан Кадыров, в свое время судившийся с первым председателем совета «Мемориала» Олегом Орловым и более-менее постоянно угрожающий правозащитникам. Многие помнят преследование главы чеченского отделения «Мемориала» Оюба Титиева. Продолжите ли вы работать в Чечне, и стала ли для «Мемориала» ситуация в принципе более опасной с момента, когда организацию начали ликвидировать?
А.Ч.: Мы занимаемся параллельно с борьбой за выживание разными делами. Одно из дел, которым мы занимались весь 2021 год – это попытка подать заявление в Следственный комитет о проверке слов Рамзана Кадырова, который обещал разные беды своим критикам – журналистам и правозащитникам, начиная с Елены Милашиной (специальный корреспондент «Новой газеты» - ред.), и далее везде. Мы с Олегом Орловым пытались в 2020-м подобное заявление подать в Следственный комитет РФ, его спустили в следственное управление по Чеченской Республике, а там без проверки отвергли. И дальше мы с декабря 2020 года бодались со Следственным комитетом, а потом с судами, чтобы с этим что-то произошло. Первая половина 2021 года у меня была связана с поездками в горячо любимую мною Чечню, в суды по этому поводу. В итоге летом прошлого года Верховный суд Чечни нашу жалобу на следственный комитет окончательно отверг, а 30 декабря мы с Олегом Орловым подали жалобу на это в Европейский суд по правам человека. Несмотря на то, что наши юристы были очень заняты в судах, защищая оба «Мемориала», мы продолжали плановую работу и защиту, в том числе, и жителей Чечни, мы ничего этого до сих пор не бросали, мы работали. С другой стороны, как мы работали? Налет на «Мемориал» 14 октября, когда сначала какие-то хунвейбины сюда явились, а потом на их плечах МВД со словами «здесь у вас место происшествия, мы все перекрываем, выдайте нам все бумаги и все серверы», – это что, были идеальные условия? Идеальных условий не было. Давление продолжается, давление продолжается на нас и на наших многих партнеров. Вот выселять собираются «Гражданское содействие», нашу партнерскую организацию по работе с беженцами. Я подозреваю, что и это тоже связано с теми решениями, которые были приняты летом 2021 года.
Д.Г.: Есть ситуация с историком Юрием Дмитриевым, активистом «Мемориала», которому только что увеличили и без того страшный тюремный срок. Многие довольно однозначно оценивают приговор Дмитриеву как случай прямых политических репрессий, а с другой – даже в среде людей, сотрудничающих с «Мемориалом», идут разговоры о том, что «не все так однозначно». Какова ваша личная и официальная позиция «Мемориала» по этому поводу?
А.Ч.: «Мемориал» считает Дмитриева политическим заключенным. Мы видим, что его дважды оправдывали суды, и дело третий раз вернулось на рассмотрение суда. Мы видим, что здесь вполне определенный политический мотив властей. Мы видим, когда он возник – тогда, когда международное мемориальное значение Сандармоха, которым занимался Дмитриев, столкнулось с продолжающимся конфликтом на востоке Украины, с тем, что там же, в Сандармохе, лежит масса украинцев из числа соловчан и не только, с тем, что Дмитриев продолжал говорить об этом на памятных днях в Сандармохе. Вот это достаточно очевидно. Ужесточение преследования Юрия Дмитриева, совпавшее с новой атакой на «Мемориал», говорит о том, что, как минимум, это дело получило новый импульс. И если говорить о совпадении по времени, возможно, это импульс из того же самого источника.
Д.Г.: Какая, по-вашему, помощь нужна «Мемориалу» сейчас – и внутри России, и извне? Чем могут помочь пресса, правозащитники в других странах, может быть, другие государства?
А.Ч.: Серебряной пули не существует, и какой-то выигрышной стратегии в данной ситуации сейчас у меня нет. Из-за требования ЕСПЧ о приостановлении нашей ликвидации, по-моему, у нас сейчас какой-то открытый финал, и в нем и любая международная солидарность, любой интерес к работе «Мемориала», любые новые возникающие связи, любые возможности новых инициатив и новых форм работы в условиях, когда хотят уничтожить существующую организацию – все это важно, все это ценно. В конце концов, все эти суды привлекли новое внимание к нашей работе и в Москве, мы это видим – сколько людей идут на выставки, пока они еще работают. Вопрос в том, насколько мы эту солидарность можем конвертировать в новое качество работы. Да, опасность есть, потому что формулировки, которые дала прокуратура (как причину для ликвидации «Мемориала» - ред.) – они могут привести к возбуждению уголовных дел. Нехорошие формулировки дает прокуратура. Кричать «аааа, мы все умрем», я бы не стал, но и хорохориться, говоря «да нет, все нормально, мы и дальше будем прекрасно работать», я тоже не могу.
