После уничтожения плотины Каховской ГЭС многие населенные пункты были затоплены – в их числе и город Алешки (Олешки). Там находится легендарный домик-музей художницы-самоучки Полины Райко (1928-2004) – который, вероятно, пополнил список разрушенных вторжением РФ в Украину уникальных культурных ценностей.
Эта бабушка начала рисовать почти в 70 лет – творчество для нее стало терапией. Жизнь ей досталась тяжелая и безрадостная. В детстве ее угнали в Германию на работы, после чего она вернулась в разрушенную войной Украину; семейная жизнь тоже вышла трагической – муж пил и рано умер; 43-летняя дочь погибла в автокатастрофе, оставив двоих детей; сын-алкоголик, выйдя из тюрьмы, вел себя агрессивно, пропил все вещи в доме и умер от цирроза. В какой-то момент Полина, которая нигде не училась живописи и всю жизнь тяжело работала в колхозе и на огороде, взяла в руки краски – и нарисовала себе тот рай, которого в жизни у нее не было. Рисовала на стенах дома, на потолке, на заборе, на каждом крошечном уголке пространства – так ее дом превратился в настоящий храм с диковинными зверями и птицами, грустными ангелами, смешными глазастыми котами – бабушка изобразила свой внутренний мир, свою светлую ясную душу, которую не удалось разрушить никаким жизненным катастрофам. Но если душа художника и живет вечно – к сожалению, сама живопись является материальным объектом, который ветшает и разрушается. После смерти Полины за домиком по мере возможности ухаживали волонтеры. Но теперь оккупированные Олешки оказались под водой – и маленький рай Полины в том числе.
«Голос Америки» связался с представителем фонда Полины Райко, дизайнером и художником Семеном Храмцовым, который рассказал о том, что происходит в затопленных Олешках и есть ли шансы спасти уникальный домик-музей, который находится под водой.
Херсонский областной благотворительный фонд имени Полины Райко – благотворительная организация, способствующая сохранению культурного наследия – был основан в 2004 году херсонским художником Вячеславом Машницким. Во время оккупации Херсона Вячеслав пропал без вести.
Г.А.: Расскажите, пожалуйста, что на данный момент известно про домик-музей? Вы держите связь с волонтерами, которые за ним присматривали?
С.Х.: Да, бабушки-берегини (смотрительницы, хранительницы – Г.А.) за ним смотрели: одна выехала, другая осталась. Воочию никто не видел сам дом, но берегиня Алла Владимировна – ее двухэтажный дом там чуть выше напротив стоит – мне сказала по телефону: в ее доме весь первый этаж полностью затоплен. А если он затоплен, значит, и дом Полины Райко затоплен по крышу. Потом появилась фотография улицы Нижняя (на которой находится дом Райко – Г.А.), где затопленные домики с крышами. Так что можем судить с вероятностью – ну, 98 процентов, оставим 2 процента на случай чуда – что дом, скорее всего, полностью под водой. Потом опять же открылась информация, что там еще и течение. Одно дело, когда вода просто медленно затапливает, а потом уходит, а там очень большое течение и людям на лодках оттуда куда-то добраться очень сложно. И, конечно, с сильным течением может все плачевно быть не только для живописи, но и для стен и фундамента.
Г.А.: Какая сейчас ситуация в Олешках? В медиа пишут, что людям тяжело или почти невозможно эвакуироваться, дома затоплены и люди сидели на крышах…
С.Х.: Из того, что я знаю по девчатам: Светлану Михайловну (вторую берегиню – Г.А.) забрал к себе местный священник, Анатолий, он у себя разместил многих людей, кто был в затопленных домах, они все сейчас живут в многоэтажке, ищут воду, еду. Но, в общем, там первые два дня было тяжело – сейчас все более-менее устаканилось. Была информация, что было бы хорошо, если бы с Херсона приехали на лодках, но вот вчера, насколько я знаю, когда ездили, начались обстрелы, снова обстреливать стали. Но с дач, где все затопило, по крайней мере, людей эвакуировали – в Голую Пристань и дальше в Скадовск, ну, это же оккупационная власть, с этим все сложно. Им кто-то верит, кто-то нет, часть людей вроде бы вывозят в Крым с Олешек и Голой Пристани. Проблема еще сейчас им денег передать, мы фондом собираем донаты, я сегодня сбросил им на карточку – священник все это контролирует централизованно – бабушки сказали, что найдут способ, как это обналичить, вроде пока это как-то работает, хотя я сам не понимаю, как у них эти банкоматы работают...
Г.А.: Как удавалось сохранять и поддерживать домик во время оккупации?
С.Х.: Так его и до оккупации было сложно поддерживать. Вначале, когда возник феномен Полины Райко, все приезжали туда, начали снимать кино, сюжеты, а потом все исчезли. И где-то через пять лет мы туда приехали с друзьями, со Славой, который фонд организовал. Мы посмотрели, увидели, что краски поблекли, на стенах трещины – и стали спрашивать: как оплачивать коммунальные услуги, свет, кто смотрит домик? А там, оказалось, целое поколение бабушек за ним присматривало – вначале одна, потом она умерла – другая смотрела, и так далее. И вот сейчас Алла Владимировна – она дольше всех за ним смотрит, уже 15 лет, говорила мне: ну как, с пенсии своей платим, инвентарь покупаем, лопаты. Мы, конечно, активизировались – там же еще и крысы были, нашествие крыс! – стали ездить регулярно, помогать берегиням с инвентарем, со всем. Но мы могли в основном вокруг домика помогать – внутри особо не могли, потому что домик находится в частной собственности. Так что мы снаружи, например, поставили туалет, что было важно, потому что туалет там уже развалился, а люди ведь приезжали все равно, там был постоянный поток туристов, экскурсии, а все в довольно убогом состоянии. В общем, «напилили» лавочек, наделали столов, туалет вырыли, и все это как-то поддерживали.
Но проблема в том, что домик частный – конечно, мы пытались привлечь крупные фонды и государство, при Порошенко уже многие начали говорить, мол, это культурное наследие и это важно; но из-за того, что он в частной собственности, даже с привлечением крупного капитала из него невозможно официально сделать музей без согласия владельца. Мы писали владельцам письма, пытались выходить на связь официально, неофициально, через юристов… Общались по этому поводу с бывшей властью (имеется в виду кабинет Порошенко – Г.А.): я в Венеции, куда ездил в качестве художника, пересекался с представителями Министерства культуры – и мы это обсуждали, шла речь про какие-то бюджеты, но потом как-то все пропало… В общем, даже до войны мы все делали своими руками – хотя бы чтобы оно снаружи выглядело не очень плохо; и фиксировали разрушения, раз уж мы ничего не можем с этими разрушениями сделать из-за того, что это очень дорогостояще. Мы все фотографировали, оцифровывали, делали какие-то экскурсии для детишек, популяризировали, как могли.
Г.А.: Вы говорите, что домик в частной собственности – он принадлежит родственникам?
С.Х.: Нет. Родственники сразу после смерти Полины вообще все там начали ломать, уничтожать эту живопись. Машницкий, основатель фонда, сразу как-то довольно жестко на них надавил и сказал: подождите полгода, и мы дом у вас выкупим. И кинул клич по всем друзьям-художникам. Мы вышли на киевского художника Бориса Егиазаряна, и он нашел своих знакомых каких-то – канадского бизнесмена, который женился на украинке, которая живет в Канаде – и он на свадьбу ей подарил этот домик; это был вопрос буквально пяти тысяч долларов, в 2004 это было как сейчас двадцать пять тысяч. Через пять лет они разошлись, и связь с ними постепенно потерялась. Мы через юристов слали официальные письма, мол, нам просто нужно подтверждение, что вы позволяете нам что-то делать официально. Потому что мы, например, там хотели колодец сделать и не могли найти людей, которые бы его поставили, потому что нам говорили: без официального разрешения не имеем права, это частная собственность. Правда, потом уже нашли людей, которые могли и так сделать. Но не успели. Война началась.
Г.А.: За время оккупации домик не был поврежден?
С.Х.: Была такая история... Олешки были оккупированы, кажется, 28 февраля, а Херсон 2 марта – так вот, я им сразу же звоню, мол, что там, Владимировна? – а она мне говорит: все будет хорошо, ничего им не отдадим, они уйдут, мы выдержим. А через несколько дней и Херсон оккупировали; я звоню, она говорит – все нормально, была разве что одна ситуация, но в целом все было тихо. Оказывается, когда пришли военные и хотели в этот домик то ли заселиться, то ли там точку огневую поставить, бабушки подняли кипиш. Позвали священника, всю громаду, собрались – я точно не знаю всех подробностей, но они мне сказали, что их выгнали! Просто выгнали. Те еще увидели, что там нет выхода на воду, который им был нужен, чтобы оттуда что-то сделать. Бабушки им сказали: это музей, будьте прокляты. И «орки» сбежали.
Мы в принципе все ждали деоккупации, не знали, что такое получится лихо с этой водой… Потому что нужно было домик как-то подкрепить – например, недавно разрушился порог, крыльцо входное, мы там его «подтягивали», окошки заколачивали на зиму, и потом надо было серьезно все делать – делать музей, привлекать инвестиции…
Г.А.: Тяжело, конечно, видеть разрушение таких памятников культуры войной. Кажется, что уже хуже быть не может – но все время происходит что-то, что еще хуже.
С.Х.: Да, и ведь трагедия не только с домиком – основатель нашего фонда Слава пропал без вести, непонятно, по каким причинам. И наш херсонский музей современного искусства сейчас под огнем. Я там работал куратором. Мы организовывали выставки молодых художников, всюду ездили, показывали их работы. Сейчас музей вроде стоит; во время оккупации мы фондом собрались, чтобы решать, что делать с работами, и Слава сказал: ничего не вывозить. И мы на местах самые ценные работы просто распределили по квартирам – потому что было очень стремно вывозить искусство в оккупации, мы же расположены в центре и там везде были военные: только кто-то что-то грузит, сразу начинается… Пока ситуация такая: музей на месте, домик снесло водой, дачи тоже снесло – наши три домика по центру Днепра, в которых мы пленэры для художников делали и планировали делать и дальше. Жалко, там тоже картины были, мы маленький музейчик там сделали.
Г.А.: Хочется верить, что музей Полины Райко все равно будет существовать в каком-то виде в будущем, и его можно будет воссоздать. Даже руина – это сейчас документ, как свидетельство того, что происходит с искусством вследствие этой войны. И документация, как я понимаю, сохранилась – фото, видео, панорамы.
С.Х.: Да, мне сейчас звонят: мол, давайте сделаем копию в Киеве. Я не знаю пока. Пока надо ждать деоккупации Олешек, чтобы можно было приехать и не бояться, что тебя расстреляют, и чтобы вода отошла. А там посмотрим. Копию предлагают делать в Киеве в парке, но этот музей важен в первую очередь для Олешек, его важно делать именно там, это история Олешек, Херсона, я как-то не вижу его в Киеве… Но пусть делают, конечно, я предоставлю чертежи и фотографии. Мы уже делали похожее на выставке Ukraine Wow – была такая интерактивная выставка в Киеве в 2019, нас пригласили – там была копия домика, «кубик» такой, расписанный ее картинами, художники там жили две недели и делали эту копию.
Документации и фото много, и остались какие-то артефакты, ей расписанные, например, забор – еще в 2004 году, когда Полина умерла, соседи увидели, что ее родственник палил огонь, это были доски с забора: он разобрал забор и жег его, и они этот забор из огня вытащили. Этот заборчик хранится в Херсоне, плюс плиточки какие-то, которые она расписывала – в общем, остались объекты ее руки. Я в последний раз, когда там был, шифер нашел – в огороде стоял, по телефону говорил, пнул какую-то гору шифера и смотрю: шиферина с цветочками! И видно, что она там 10 лет просто реально в песке лежала! Такая вот археология.
И мы сделали панорамные снимки и оцифровку всего, видео есть, хроники. Музей – это такая вещь, что если творчески подойти, можно и из этого что-то сделать, что-то придумать. Плюс было много проектов-рефлексий, которые там люди делали – и выставки были, и комиксы рисовала молодежь. Но все равно ценен именно сам домик – и это будет большая потеря, если он окажется снесен водой полностью. Будем тогда по кусочкам его собирать.
Большая надежда, что сойдет вода и все подсохнет. Бабушки мне сказали: будем сушить! Свои домики будут сушить – и этим займутся. Надо хотя бы недельку-две подождать, чтобы было как-то понятно – в этом хаосе сложно предсказать, что будет. Вдруг что-нибудь останется, и даже если это будет не домик, а руина, но красивая, мы будем ей заниматься. Но опять же – я не знаю, выдержит фундамент или не выдержит, там уже были трещины. Обои уничтожены точно, бумага не выдержит. А остальное – будем смотреть, может, потолок останется. Главное, чтобы доступ туда появился.
Форум