Сирийский конфликт стремительно перерос не только национальные, но и региональные рубежи. Противостояние кланово-общинной диктатуры Асадов и вчерашних демонстрантов, на глазах у мирового сообщества превратившихся в повстанцев, вошло в повестку дня не только бурлящего экспертного сообщества, но и немногословных вершителей практической политики. «Обама … медленно пришел к пониманию того, что Сирия – это часть ближневосточной проблемы, но не часть ее решения», – так на днях охарактеризовал позицию демократической администрации в сирийском вопросе бывший представитель США в ООН республиканец Джон Болтон.
В чем же проблема? «Режим Башара Асада все еще довольно крепко стоит на ногах и способен удержать власть, – считает глава Национальной службы разведки США Джеймс Клаппер, – тогда как силы, способной консолидировать оппозицию, пока не обнаружилось. Противники действующего президента остаются разобщенными». По мнению Клаппера, нынешнее противостояние – надолго.
Спор, тем временем, приобретает вполне практический характер. Резолюция Генассамблеи, напомним, предусматривает назначение спецпредставителя ООН в Сирии. Правда, до организации совместной миротворческой миссии Лиги арабских государств (ЛАГ) и ООН (план, уже некоторое время обсуждающийся в арабских столицах), дело не дошло.
И, наконец, последнее – разумеется, не по важности. Россия – против. Против плана ЛАГ и против резолюции ООН. Вместе с Китаем, Ираном и…
Почему? И как завершится борьба – и в Сирии, и за Сирию (как в ближневосточном, так и в глобальном контексте)? Об этом корреспондент Русской службы «Голоса Америки» побеседовал по телефону с московским политологом-арабистом Владимиром Ахмедовым.
Мины вдоль границы, или турецкий фактор
Алексей Пименов: Итак, резолюция ООН по Сирии принята. Какие, на ваш взгляд, она будет иметь последствия?
Владимир Ахмедов: Я бы сказал, что важен в первую очередь сам факт принятия резолюции. Хотя она и не имеет обязательного характера. Но сто тридцать семь государств проголосовали за нее. Семнадцать воздержались. И только двенадцать высказались против. Но среди последних – Россия, Китай и Иран. Главное, что создано международное прикрытие решению, которое приняла Лига арабских государств, и на которую совсем недавно наложили вето Россия и Китай.
А.П.: Что предусматривает это решение?
А.П.: То, о чем идет речь уже давно. Отставку Башара Асада. Передачу его полномочий первому вице-президенту. Освобождение политзаключенных. Т.е., по существу, изменение самой природы режима. А в перспективе – и создание в стране коридоров безопасности. И – об этом тоже необходимо упомянуть – частичную утрату суверенитета. На следующей неделе в Тунисе пройдет встреча представителей международной организации «Друзья Сирии» (совсем недавно в ее состав входило семьдесят стран, а теперь, судя по результатам голосования, их число удвоилось в два с половиной раза). И речь пойдет – не о вооруженном вмешательстве извне – его не хочет Запад, прежде всего Соединенные Штаты – но о создании гуманитарных коридоров – возможно, с использованием Турции. Если, конечно, сирийские войска не успеют заминировать границу.
А.П.: Сирийско-турецкую?
В.А.: Да – именно для этого и используется тактическая передышка. Идет минирование неприкрытых участков границы. Их много – у Сирии, по существу, нет пограничных войск. Сирийско-турецкую границу охраняют в основном турецкие пограничники. И вот ее минируют, чтобы предотвратить создание гуманитарных коридоров. Поскольку – об этом сегодня говорят и правозащитники, и представители Сирийской свободной армии, и военные эксперты – это резко изменит ситуацию в правительственных вооруженных силах.
А.П.: А именно?
В.А.: Начнется массовый раскол в армии. Причем не только в регулярных частях, но и в спецслужбах. В частности, в спецвойсках, которые используются сегодня для штурма Хомса…
А.П.: Что происходит сегодня в Хомсе?
В.А.: Хомс – третий по численности населения город в Сирии – находится в осаде. Взять его для Асада – дело принципа: именно здесь – центр сирийской революции. Кроме того, Хомс расположен в стратегически важном районе: он соединяет центральные районы Сирии с сирийским северо-западом. Поэтому правительственные войска используют все силы и средства, чтобы захватить город. И, в частности, бомбардируют его и с суши, и с воздуха…
А.П.: Какие же войска осаждают Хомс?
В.Д.: Не регулярные части, а спецвойска. Скажем, танки, судя по всему, пока входят в город ненадолго. И это понятно: что такое боевые действия в городе, хорошо известно. Несмотря на неравенство в вооружении, если танки появятся на улицах, они загорятся: гранатометы у повстанцев есть… Впрочем, Хомс – далеко не единственный город в Сирии, вызывающий тревогу властей. Более того, демонстрации идут даже в Дамаске – вокруг президентского дворца.
А.П.: Вернемся к вопросу о гуманитарных коридорах. И о сирийско-турецкой границе. Как бы вы охарактеризовали роль Анкары в сирийском противостоянии?
А.П.: В последнее время турки как-то подозрительно молчат. По данным, которыми я располагаю, на Турцию оказывают массированное давление Россия и Иран. Информация на этот счет поступают даже от некоторых представителей действующего сирийского режима – а также, конечно, от оппозиции.
Московская геостратегия и китайская экономика
А.П.: Чем объяснить российскую позицию по Сирии?
В.А.: Россия боится – и не без основания, – что в определении судьбы Сирии она может оказаться на вторых ролях. И не хочет этого допустить. Сегодня можно сказать, что маски сброшены. Российская позиция продиктована, как я считаю, именно этим обстоятельством: Сирия – наша страна. Уходить из которой мы не собираемся – вне зависимости от того, какая там будет власть. У нас есть стратегические интересы в регионе Ближнего и Среднего Востока, и Сирия является той единственной страной, на которую мы можем в настоящее время опираться. Для нас это принципиально важно, потому что мы находимся с Ближним и Средним Востоком в одном геополитическом пространстве. И весь тот заряд революционности и радикализма, который сегодня наблюдается в регионе, конечно, скажется определенным образом на районах Закавказья и Центральной Азии. И не исключено, что может перекинуться на Северный Кавказ. А мы этого ни в коей мере не хотим – особенно в той ситуации, в которой мы сегодня находимся. Тем более, что раздаются голоса об арабской весне в России – это тоже не лучшим образом влияет на российскую позицию.
А.П.: А в чем китайский интерес?
В.А.: Любопытно, что говорят-то в основном о России. О Китае мало что говорят – и правильно. Потому что Китай сидит очень хорошо в экономической нише Ближнего Востока. Я знаю это по опыту своей работы в Саудовской Аравии – в девяностые годы. На моих глазах китайцы развернулись, буквально за год. Год прошел, а у них уже было такое торговое представительство, какое у нас появилось только через десять лет. Я с ними общался, беседовал, и для меня было удивительно: в Саудовской Аравии китайских ресторанов тьма-тьмущая. Они же стоят пустые! Я спрашиваю: зачем? А они говорят: «Неважно – правительство финансирует эти рестораны. Это – наша реклама, наша вывеска». Поэтому они там преуспели. А в политической нише они новички. А у нас – до сих пор подзабытый давно имидж коспонсора мирного процесса на Ближнем Востоке. А неплохо было бы обратить внимание и на экономическую нишу.
А.П.: Насколько была неожиданной для России «арабская весна»?
В.А.: Эти революции были неожиданными для всего мира. Но многое дает основания предполагать, что в Штатах многие понимали, что происходит, и что будет происходить. И нельзя не признать, что арабистическая школа там сейчас намного выше… И все же, главная проблема в другом: США и Европа быстренько приспособились к этому процессу – плохо ли, хорошо ли, но они признали эти революции, они их поддержали. А у нас до сих пор нет единой позиции по этому вопросу. И если посмотреть наши выступления, то, по существу, мы не поддерживаем этот революционный процесс. Мы не против, но мы его не приняли полностью. И опять эта теория, что это заговор… Конечно, в какой-то степени что-то и есть от этого, но если ставить только это впереди всего, то за этим частоколом не видно основной выросшей силы, которая выступает в этих революциях. А это – народные массы. Две-три тысячи боевиков, приехавших из Ирака, из Саудовской Аравии, из Турции, – они такого не устроят. Думать так – попросту нонсенс. Если бы это было так, их давно бы подавили. А у нас продолжают это утверждать – и по телевидению, и в газетах…
Вот мы и работали на противодействии. Не являлись на заседание Совбеза, чем ставили в тупик наших западных партнеров. Хотя я уверен, что никто бы не возражал, чтобы Россия занялась сирийским вопросом. И прежде всего США – посмотрите, что сегодня говорит президент Обама: нельзя допустить вооруженного вторжения в Сирию. Никто не хочет вооруженного вторжения! Другой вопрос: что делать с этой властью? Как с ней поступать? Ведь она явно не готова уйти, не готова ни к реформам, ни к переговорам, ни к амнистии политзаключенных…
А.П.: Что же будет?
В.А.: Уже идет раскол в армии. Но пока что – в регулярных частях, в основном укомплектованных суннитами, христианами… А в спецвойсках, в спецслужбах, где до восьмидесяти процентов офицерского состава – алавиты и друзы, там раскола нет. И вот что важно: на многих арабских сайтах откровенно пишут о слежке за армией, о заградотрядах… Поэтому многие военные принимают решение – уходить, но изнутри, постепенно. Способствуя изменению положения в стране. А нам необходимо понять: против Асада – повстанцы, народ, а не бандформирования. Режим нежизнеспособен. Даже если еще он на какое-то время сохранится, он будет изолирован. Но не думаю, что он сохранится. Внутренне мы это понимаем. И чем скорей мы это признаем официально, тем будет лучше.
