25 лет назад в столице России произошли драматические события, кульминация которых пришлась на 3-4 октября 1993 года. Позже происходившее в ту пору получило многочисленные названия: «Расстрел Белого дома», «Расстрел Дома Советов», «Черный октябрь» и так далее. О роли и значении этих событий в судьбе страны до сих пор спорят историки и политики – как российские, так и зарубежные.
По сути, этот внутриполитический конфликт между разношерстным по своему политическому составу Верховным Советом и командой президента Бориса Ельцина привел конституционный кризис, развивавшийся с декабря 1992 года, к кровопролитной кульминации в центре Москвы – разгону парламента, сопровождавшемуся столкновениями с применением войсковых сил и бронетехники. Всего в итоге, по имеющимся данным, погибло 158 человек и 423 были ранены. При этом 3 и 4 октября убитых было 124, а раненых 348.
Тем не менее, профессор Московского экономического института, доктор философских наук Игорь Чубайс считает, что значение этого события «искусственно раздуто». По его словам, тогда, в 1993 году, это казалось важным, и он сам участвовал в тех событиях, был на баррикадах около здания Моссовета, но со временем пришел к выводу, что все это – «игры группировок власти».
«Я не считаю это событие важным, в отличие от очень многих, – уточнил профессор в интервью Русской службе «Голоса Америки». – Оно ничего не изменило. Недавно я выпустил книгу с анализом все постсоветской реальности, всей новейшей истории страны, но этому событию посвятил лишь небольшой кусок».
Американский публицист Дэвид Саттер на днях опубликовал в Wall Street Journal статью, посвященную событиям «Черного октября», с характерным названием «Когда умерла российская демократия», где утверждает, что расстрел российского Белого дома символизирует похороны демократии в стране.
Игорь Чубайс не согласен с такой оценкой: «Потому что не было начала демократии. Например, решения, которые принимали в Верховном Совете при Ельцине в 1991 году, в частности, о реабилитации жертв политических репрессий, были почти бессмысленными. Они не осуждали режим как государство, а лишь объявляли конкретных людей невиновными. То же самое произошло и с постановлением о реабилитации репрессированных народов. Нужно было объявить преступной власть, которая целые народы изгоняла с родных мест, а у нас лишь подчеркнули, что эти народы невиновны. А ведь тогда наступило время отторжения коммунизма, советчины…»
То есть, с самого начала тогдашние реформы властей носили ограниченный характер, констатировал профессор. Поэтому 1993-й год, по его оценкам, нельзя считать поворотным событием, которое положило конец становлению демократии в России.
«Тем более, все, что делал Ельцин, уперлось в принципиальный вопрос, который так и не был решен. Не было люстрации, не произошло очистки власти от прежних чиновников. А старые чиновники не могут развернуться на 180 градусов. О люстрации много говорили, но без толку. Старые кадры, в том числе, в силовых структурах остались во власти. Да, они громко кричали «Долой КПСС!», потому что та себя полностью исчерпала. Но они же и создавали новые правила игры, по которым мы теперь живем», – резюмировал Игорь Чубайс.
В свою очередь, профессор, доктор политических наук Юлий Нисневич не согласен с тем, что это было малозначимое событие. Также, по его мнению, не совсем верно называть это «концом российской демократии».
«Почему-то принято обсуждать только то, что произошло 3-4 октября, – заметил он в комментарии Русской службе «Голоса Америки». – Однако конфликт начался задолго до этого, а предельно обострился в марте 93-го года, когда Верховный совет попытался выдвинуть импичмент президенту Ельцину. После этого был знаменитый апрельский референдум. Дальше противостояние стало приобретать совсем другие формы».
Но самое главное, как представляется политологу, заключается в том, что «Верховный совет – не парламент»: «Это советский представительный орган, 86 % членов которого были коммунистами. Поэтому говорить о том, что это – демократический институт, мягко говоря, неуместно. Так что противостояние (между президентом и Верховным советом) было идеологическим. Это, скорее, продолжение событий 1991 года».
С другой стороны, решать такие вопросы силовым путем – далеко не самое разумное, подчеркнул Юлий Нисневич: «После апрельского референдума было выдвинуто предложение провести досрочные выборы и Верховного совета, и президента. Это, наверное, могло стать самым правильным способом разрешения конфликта. Но Верховный совет тогда от референдума отказался, и только потом, в октябре, вернулся к этой идее. А дальше противостояние пошло по нарастающей».
Наверное, бескровный выход из конституционного кризиса все же можно было найти, предположил профессор, но ситуация развивалась так, как она развивалась. Все это, на его взгляд, имело довольно печальные для демократии в стране последствия: «Именно после этих событий и произошел перекос в нашей конституции в пользу президентской власти. Потом, в 1995 году, президент переподчинил себе все силовые структуры. И пошло-поехало».
Как видится Юлию Нисневичу, Путин не изменил прочерченную Ельциным траекторию развития страны, а вписался в нее: «Есть исследования, свидетельствующие, что уже 1995 году средства из российского бюджета, заложенные на поддержку силовых структур, стали заметно увеличиваться. А в 1993 года президент и его администрация отказались опираться на какую-либо политическую силу во время парламентских выборов, тем самым фактически лишив (сознательно или подсознательно, неизвестно) институт президентства политических корней. И сейчас мы наблюдаем развитие этой парадигмы».
Сегодня самый главный политический игрок в России – институт президентства, а не политические структуры, утверждает политолог.
«Во всем мире власть – производное от выборов. У нас главным является сам институт президентства. Это, конечно, перевернутая с ног на голову система. Здесь, к сожалению, роль Бориса Ельцина налицо. Не говоря уж о том, что операция «преемник» выглядит весьма сомнительно. Тогда Ельцин говорил: вот, мол, я уступаю место молодым. Тоже не самый демократический прием. Ведь когда глава государства досрочно уходит с поста, сокращается период избирательной кампании. То есть, в той ситуации это создавало дополнительные трудности для претендентов из оппозиционных партий», - заключил он.
