После премьеры «Женитьбы Фигаро» в Вашингтоне на главной сцене столицы – в центре исполнительских искусств имени Кеннеди – звезда оперной сцены бас Ильдар Абдразаков любезно ответил на вопросы корреспондента «Голоса Америки».
Фотогалерея – «Фигаро из Уфы»
Сергей Москалев: Ильдар, ваш концертный график расписан на годы вперед, по нескольку раз на месяц вы меняете города, страны, континенты. Но вот, в Вашингтоне чуть «притормозили» – почти на пару месяцев?
Ильдар Абдразаков: У нас работа такая – «притормаживать» по городам (смеется). Действительно, если постановка новая, то приходится по месяцу-два работать в одном городе.
С.М.: Несколько слов о вашингтонской премьере?
И.А.: Это «Свадьба Фигаро». Постановка Гэрри Сильверштайна. Она не новая – ей 20 лет. Эту оперу ставили в разных городах, в Хьюстоне, например, в Гранд Опера. Но на сцене Кеннеди-центра зрители увидели ее впервые. Состав на премьеру подбирался специально, и вот на главную роль Пласидо Доминго пригласил меня, спасибо ему.
С.М.: Не секрет, что конкуренция в классическом искусстве необыкновенно велика, а звездами становятся единицы. Случалось ли вам сталкиваться с откровенной завистью, интригами, и если да, как вы этому противостоите?
И.А.: Случалось, конечно, без этого в нашем мире никак. Я, например, слышал истории, что певцов и в гримерках запирали…
С.М.: То есть?
И.А.: Обычно ведь два состава исполнителей – первый и второй. Исполнителю из первого состава выходить на сцену, а он оказывался заперт в гримерке, и тогда выходил тот, кто не должен был петь – певец из второго состава. Бывали такие случаи.
С.М.: Но с вами-то такого не было?
И.А.: Со мной не было… Вообще, эти истории давние – мне рассказывала их мой педагог Муртазина. Сейчас такого нет. По моему опыту работы на мировых сценах все происходит так: выбирают и приглашают состав на определенную постановку, скажем, в Вашингтоне. Певцы съезжаются из разных мест. Интриги не успевают созреть – месяц-два, и уже все заканчивается, и пора разъезжаться.
С.М.: Считается, что в постановке оперы режиссеры имеют первенство, а дирижеры с музыкантами и певцами следуют их указаниям?
И.А.: Ну, можно поспорить.
С.М.: А вам случалось спорить с режиссерами, ведь не со всеми просто работать?
И.А.: Спорить, конечно, случалось. Но … я в работе делаю то, что по возможности могу сделать, но если это заходит за какие-то рамки, то тут два варианта: либо я уезжаю домой, либо мы находим общий язык.
С.М.: То есть, момент принципиальный есть – не всем указаниям режиссера вы готовы следовать?
И.А.: Безусловно, не всем. Голым на сцену я не выйду, и сидя на унитазе петь я тоже не буду. Хотя, сегодня есть и такие постановки.
С.М.: Возможно, все «новации» связаны с желанием приспособить классику к поп-культуре. Идет, как отмечают критики, такая «мюзикализация», упрощение – то есть, мюзикл съедает оперу, почему это происходит?
И.А.: Не знаю, может, считают, что так удастся заинтересовать публику, и особенно молодежь. Ведь сейчас сравнительно мало тех, кто интересуется классической музыкой, оперным искусством. Молодое поколение, в основном, увлечено поп-музыкой, рэпом. Как их познакомить с классикой? Вообще, если человек в первый раз пришел в оперный театр и ему показать Вагнера, то вряд ли он еще раз придет – это очень сложная музыка. Но если его привести, скажем, на Моцарта или Россини – музыку более легкую, то молодой слушатель мог бы потихоньку приблизиться и к серьезному репертуару.
С.М.: Цитата: «Сегодня в театр широкую публику привлекают в первую очередь не знаменитые оперные дивы, а постановки Дзеффирелли, Стрелера, Шеро, постановки, которые интересно смотреть широкому зрителю, которые режиссерски сногсшибательны. Потому, что в принципе, сама-то опера сегодня умерла как жанр, больше ее нет», – это Андрон Кончаловский. О чем идет речь?
И.А.: Я не согласен с Кончаловским. Опера не умерла, существуют консерватории, существуют люди, которые хотят этим заниматься, и их много… Я не согласен с Кончаловским, что опера умерла, тем более, он сам ставит, работает с артистами Мариинского театра.
С.М.: Может, в своем заключении о смерти оперы Кончаловский обобщает какие-то смыслы? Понятно, что сейчас все несколько упрощается и роль певца уже не та, и публику привлекают, в первую очередь, не знаменитые исполнители, а постановки.
И.А.: Может быть, так как Кончаловский режиссер, он говорит больше про режиссуру. Публика, действительно ходит на постановки. Но я также могу сказать, что люди приходят в оперу наслаждаться пением. Вот совсем недавно была постановка «Аттилы» в Метрополитен. Опера шла первый раз в истории Метрополитен оперы, и первый раз в Метрополитен дирижировал Риккардо Мути. И какие были отзывы публики? Говорили: «Как прекрасна музыкальная часть, ну а режиссура – ужасная». Но все равно, ведь люди выходили счастливыми, потому как первое, из-за чего приходят в оперный театр – это послушать исполнителей. Если нравится «картинка», а певцы не нравятся, то смотрят «картинку». «Картинка» надоела – люди ушли. А вот если певцы поют красиво, пусть даже постановка неудачная, то люди останутся, и будут наслаждаться пением.
С.М.: Каких просчетов не терпит мир классической музыки?
И.А.: Не терпит бездарностей, не терпит халтуры. Больше халтуры – ниже уровень.
С.М.: Бывает ли, что выступление в какой-то постановке заставляет вас особенно нервничать?
И.А.: Да каждый выход на сцену заставляет нервничать. Выход на публику это всегда стресс, даже если поешь в спектакле не первый раз.
С.М.: Как так случилось, что в России вас знают меньше, чем в мире?
И.А.: Ну, потому, что я «в мире» пою больше. В России я участвую в постановках Мариинского театра. У нас же репертуарные театры… А вот скажите, кого, например, из оперных певцов в России знают, кто очень известен?
С.М.: Хворостовский, например.
И.А.: В каком театре он поет? Он поет по всему миру. Его приглашают в Москву, потому что его знают здесь. Но назовите мне певца, который работает только в России и не работает за границей? Известного певца? Нет таких. Вот как это объяснить – я не знаю. Я работаю за границей – меня здесь больше знают. Если меня здесь больше знают, тогда, наверное, меня больше узнают и в России. Если бы я работал только в России – меня бы никто не знал.
С.М.: Да, это парадокс, это правда. Маэстро Темирканов, например, не раз говорил, что если бы в свое время он не проработал главным дирижером в Королевском оркестре в Лондоне, неизвестно, что было бы потом в Ленинграде, в конце 80-х годов. Получается, для того, что бы сделать карьеру в России – ее нужно сделать на Западе?
И.А.: Это 100% . Но это не значит, что я не пою в России. Я всегда с Гергиевым на связи, у нас с ним теплые отношения, и я рад и счастлив петь в Мариинском театре.
С.М.: Как вы относитесь к славе, говорят, слава и деньги портят?
И.А.: Слава, деньги портят? Или деньги славу портят? (смеется). Ну, я бы не сказал, что у меня такая слава, и столько денег, что я испортился…
С.М.: У вас с женой – знаменитой певицей Ольгой Бородиной дом в Италии. Что связывает вас с этой страной? Не только ведь дружба с дирижером Риккардо Мути, или знакомство с премьером Берлускони – поклонником вашего таланта?
И.А.: Про это тоже знаете! Во-первых, дом в Италии – это из-за детей. Дети живут в Санкт-Петербурге, их надо вывозить на море, на солнце, энергией подзарядиться. Во-вторых, Италию выбрали потому, что я работал в Италии. Мы с женой неплохо говорим по-итальянски. Я начинал в Италии, в течение 5 лет по несколько месяцев работал в Ла Скала, в других театрах. У нас в Италии много друзей, вообще, страна и люди близки нам по менталитету – добрые, хорошие, открытые,
С.М.: Фраза «человек мира», вы как-то ее соотносите с собой?
И.А.: Ну нет, я не человек мира, я принадлежу Российской Федерации. Конечно, пою я по всему миру, на оперных сценах в разных странах, но паспорт у меня один – российский. Я с ним и езжу.
С.М.: Есть ли какое-либо отличие в ощущениях, когда вы бываете в России, или, например, в Вашингтоне, или в Лондоне?
И.А.: Есть, конечно. В Лондоне одна атмосфера, в Нью-Йорке – другая. Нью-Йорк – такая машина – мегаполис, также как и Москва. Только вот в России у людей более хмурые лица, а в том же Лондоне или Вашингтоне более открытые, раскрепощенные.
С.М.: А вот ваш добрый товарищ Хворостовский как-то посетовал: Вашингтон, мол, скучноватый город.
И.А.: Не знаю, я люблю Вашингтон, здесь очень теплая, хорошая атмосфера. Парковый город, река. Красиво. И между спектаклями с коллегами можно поехать поиграть в гольф, что я очень люблю. Собрались и поехали. Весело проводим время, не скучаем между спектаклями.
С.М.: У вас такой калейдоскоп: города, страны… А что связывает вас с вашей малой родиной – Уфой?
И.А.: У меня там мама живет, у меня там родственники, друзья, я два раза в год там бываю. На неделю, на десять дней я вырываюсь.
С.М.: Вы как-то обмолвились, что не прочь сделать совместный концерт с Шевчуком и Земфирой. Это фантазия? Как вы себе это представляете?
И.А.: Не знаю. Фантазия, наверное. Хотя, почему нет? Шевчук родился в Уфе, Земфира родилась в Уфе, я родился в Уфе, Спиваков из Уфы. Почему бы не сделать что-нибудь интересное, не обязательно классическую программу, кто что захочет, но как-то совместно, под знаменем, что мы все из Уфы – я вот это имел в виду.
С.М.: Все-таки вы оперный певец, с кем мечтали бы спеть на оперной сцене?
И.А.: Самое интересное, что с кем бы я хотел – с теми я и пою, так Бог дает, и я очень счастлив, что он меня «погладил по головке» и сказал мне: «Работай».
