«Жизнь коротка, искусство — долговечно», гласит известное латинское изречение, приписываемое Гиппократу. Именно «долговечно», а не «вечно», как порой ошибочно переводят. Произведения искусства, привязанные к своему языку, склонны со временем как минимум приходить в упадок, когда люди перестают на этом языке говорить. В том числе и великие произведения.
Благодаря тому, что я учился в школе на Украине и нам преподавали украинскую литературу, я еще в ранней юности познакомился с одним из таких великих произведений, хотя и весьма косвенно, — с поэмой римского поэта Вергилия «Энеида». То есть о самой поэме нам только рассказали, а изучали мы пародию на нее – бурлескную поэму Ивана Котляревского, образец популярного в свое время школярного жанра, памятник скорее не литературы, а украинского языка.
«Энеида» – один из самых печальных примеров затмившегося шедевра, на мой взгляд, единственное по-настоящему великое произведение, выпавшее из нашего культурного кругозора. Попросите любого из ваших образованных знакомых коротко пересказать сюжет. Наверняка с этой задачей справятся лишь те, кто специально изучал предмет, а таких немного. В русскоязычной культуре это связано еще и с тем, что контакт с латынью в православной России был не особенно тесным, в основном в дореволюционных гимназиях, где поэму штудировали и после сдачи экзамена радостно и начисто забывали.
Переводы, конечно, существуют, но ни в нашей жизни, ни в культурном контексте отсылок к ним нет. Попробуйте сравнить хотя бы с Гомером в переводах Гнедича.
На Западе, где латынь долгое время была обиходным языком образованных кругов, первой стихотворной строчкой, приходившей на ум любому, наверняка был именно зачин «Энеиды», «Arma virumque cano» – «Мужа пою и оружие». Но сегодня латынь забыта.
Впрочем, не все, оказывается, так плохо. Только за последние три года вышли четыре новых перевода поэмы Вергилия на английский — последний как раз в текущем месяце, и принадлежит он, впервые за всю историю переводов «Энеиды», перу женщины — Сары Руден, поэта и классического филолога. До книжных магазинов он пока не дошел, но отрывок, который попался мне на глаза, обнадеживает. Дело в том, что в англоязычной традиции подобные переводы уже давно делаются прозой, что их приземляет и сводит на нет всю технику оригинала: зачем тогда Вергилий старался, если мог все изложить в романе? Перевод Руден — исключение из этого печального правила, он стихотворный и очень неплох.
Полагать, что если издается — значит, кому-нибудь нужно, было бы несколько опрометчиво. Более точная формулировка: если издается, значит, кто-нибудь предоставил денежный грант, потому что на Вергилии сегодня вряд ли заработаешь. Но и это — повод к оптимизму. В конце концов, грант могли бы дать вместо этого на изучение влияния компьютерных игр на духовное созревание подростков.
У поэмы Вергилия трудная судьба. Автор писал ее по заказу императора Августа, который рассчитывал найти в ней гимн мудрости своего правления. Когда поэт заболел, то накануне своей скоропостижной смерти велел уничтожить рукописи, поскольку был весьма к себе требователен и не хотел оставлять потомству черновики. Август, ознакомившись с «Энеидой», нашел там несколько меньше похвалы в свой адрес, чем ожидал, но уничтожать тем не менее не велел, а назначил редакторов для приведения ее в публикуемый вид. После этого «Энеида» на протяжении веков была для римлян средоточием всех духовных ценностей, и ее популярность пережила Средние Века и Возрождение. Лишь в XIX веке, когда арбитрами вкуса стали романтики, Вергилия оттеснил в тень Овидий.
Сегодня все меры спасения, в том числе четыре последних перевода, вряд ли вернут шедевру его былую популярность — но это не аргумент в пользу забвения.
