Сергей Москалев: Борислав, мы знакомы давно, чуть ли не с тех времен, когда знаменитый пианист Байрон Дженис, с которым ты дебютировал в Карнеги-Холле, сказал: «Посмотрите на этого молодого человека (это о тебе), он играет так, как будто бы родился с виолончелью». За эти годы много чего комплиментарного написано в разных изданиях о Бориславе Струлеве. Ты и «один из лучших виолончелистов планеты», и «музыкант исключительного темперамента», и «виолончелист высоких оборотов». Продолжая, может быть, не совсем корректную аналогию с высокими оборотами, можно сказать, что Струлев подобен мощному болиду Формулы-1 – несешься по жизни со страшной скоростью, на высоких оборотах, с головокружительными виражами: у тебя и сольные программы, и фестивали, и тв-шоу, ты смешиваешь жанры – классику и джаз, добавляешь блюз. При этом приговариваешь: «Шок должен присутствовать».
Борислав Струлев: Шок – это то, что всегда отличает настоящее искусство в публичном выступлении от обыденного домашнего музицирования. Шок для слушателя может выражаться и как некая недосказанность или, наоборот, как гипертрофированно невероятный звук.
С.М.: Одни музыканты стараются сделать свое искусство максимально доступным, примером тому творчество Ванессы Мэй. Другие – снисходительно относятся к таким опытам. Не чувствуешь ли ты опасности скатиться в попсу и навлечь на себя упреки почитателей классической музыки?
Б.С.: Опасность есть, я ее понимаю, но я виолончелист. Виолончель – особый инструмент. Сегодня я играю в церкви с органом, а завтра – на стадионе с летающими акробатами. 21-й век. Люди должны иметь возможность выбирать. Вот на моем вебсайте есть разные разделы. В жизни ведь, если ребенок обожает сладкое, его не заставишь есть какой-нибудь холодец с хреном. Он будет есть Milky Way.
Но годы идут, и вкусы могут измениться. И вот уже человек думает: «Ах, сейчас под водочку хорошо пойдет холодец с хреном или с чесночком! А сладкое – нет-нет». Вы уж извините мне такую кулинарную аналогию. Но я уверен: всегда должен быть выбор.
Мое дело – чтобы виолончель звучала, сострадала, шла в ногу со временем. Это очень тяжелый – физически – инструмент, по сравнению со скрипкой – всего четыре струны, и они должны резонировать.
Виолончель – как голос человеческий, может быть и в песне, и в шансоне, и в арии, и в кантате. Я не боюсь никаких экспериментов. Надо делать то, что дается судьбой и временем. А то, что у музыканта есть фанаты или завистники-враги – это прекрасно, значит, своим искусством он кого-то задевает.
С.М.: У тебя была своя известная программа, в США, например – «День России?
Б.С.: Я был рад, что участвовал несколько лет как музыкальный директор в программе «День России» в Нью-Йорке. В год празднования двухсотлетия установления дипломатических отношений между США и Россией мы тоже внесли свою лепту в развитие дружбы между нашими странами. На концертах тогда побывали и Билл Клинтон, и Генри Киссинджер, и представитель России в ООН Виталий Чуркин. Надеюсь, что эта традиция вернется, и мы вновь будем делать гала-концерты.
Сегодня, когда отношения между нашими странами почти ледяные, такие концерты могли бы сделать жизнь теплее. И в Штатах, и в России много выдающихся музыкантов, и что, им теперь не петь, не выступать ни в Америке, ни в России?
С.М.: Сейчас ты арт-директор музыкального фестиваля в Белгороде. Что это за фестиваль, кого приглашаешь?
Б.С.: Фестиваль называется «Борислав Струлев и друзья». Это международный фестиваль. Проходит уже четвертый год при поддержке губернатора края и созданного нами фонда культуры в Белгороде. Наш фестиваль примечателен тем, что включает в себя и джазовую программу, и классику, и театр. За четыре года у нас побывали замечательные гости, например, живой «Паганини» из Америки Александр Марков, сначала с классикой, потом с рок-концертом. Был потрясающий пианист-виртуоз Леонид Пташка из Израиля. Был Мишель Легран – человек-легенда, с которым я выступал когда-то в Нью-Йорке. Эта дружба нас связала, и он прилетал к нам на фестиваль в Белгород. Здесь же прошел и один из последних сольных концертов великой Елены Образцовой, который вел мой друг и потрясающий человек, тоже к несчастью от нас ушедший, Святослав Игоревич Белза.
С.М.: А программа в этом году?
Б.С.: У нас выступит суперзвезда – лучший скрипач мир Виктор Третьяков. Будет гениальный бас Большого театра Владимир Моторин, блюзмен Евгений Моргулис…
С.М.: Борислав, ты уехал из России в 1993 году, до 2005-го не возвращался. Сейчас бываешь очень часто. И у тебя есть возможность сравнить Нью-Йорк и Москву, в смысле музыкальной жизни, публики?
Б.С.: Что сказать? Как у москвича у меня всегда будут родственные чувства к Москве. Но и с Нью-Йорком меня связывает очень многое. Сравнивать два города очень сложно, я не могу сказать, где лучше, где хуже, у каждого свое эмоциональное видение. Я все вижу через призму своего инструмента. Где у меня есть возможность выступать – там я живу и работаю. Сейчас, в марте – фестиваль в Белгороде, в июне должен быть концерт в Карнеги-холле, посвященный 70-летию Победы. Поэтому я как перекидной мост – музыкальный – иной раз по два, по три раза в месяц перелетаю через океан. У меня даже виолончели две, одна в Москве, другая – в Нью-Йорке. Виолончели хуже людей переносят полеты. После десяти часов в воздухе старинный инструмент, дорогущий, может прилететь совершенно больным…
С.М.: Это как?
Б.С.: Да вот так, открываешь футляр, а оттуда: «Борислав, как ты мог! Мне триста лет! Меня сделали в Италии, я должна быть в Венеции. А ты что делаешь? Таскаешь меня из Шереметьево в JFK, через таможню, на плече! Да ты что?»
С.М.: Так и говорит?
Б.С.: Ну да. Хотя, когда я беру виолончель в дорогу, то на нее целый билет покупается и двойные завтраки в самолете. И тогда ей достается кошерное, а себе я беру индийское. Ха-ха-ха…
С.М.: А Ростропович как-то сказал: «Виолончель – инструмент, который служит музыке»…
Б.С.: Ну да, он еще говорил, что все мы, артисты, – солдаты своего дела с горящим сердцем…
С.М.: Ты как-то ушел от сравнения публики в Москве и Нью-Йорке, а вот один знаменитый музыкант – тоже виолончелист – в интервью обмолвился, например, что в смысле аудитории Америка – еще дикий Запад. А твое мнение?
Б.С.: У каждого есть свои творческие удачи и неудачи с определенными континентами. Я считаю, что в стране, где Чайковский открыл Карнеги-холл, где Малер в Детройте делал премьеры своих симфоний, где проходили премьеры Горовица с Ойстрахом и Ростроповичем... Продолжать? От Антона Рубинштейна идет традиция. Уж в Штатах-то есть люди, которые разбираются и в стилях, и в уровне, и в подаче. Иной раз приезжает звезда из Европы, а утром выходит статья и критик разрывает звезду в пух и прах.
С.М.: Прямо так?
Б.С.: Да, потому что музыкальная критика, по-моему, на профессиональном уровне существует только в Америке. В других странах более все снисходительно, и там слово «критика» я бы в кавычки брал – больше напоминает рассказ соседки по телефону, как я вчера сходила на концерт.
С.М.: А публика?
Б.С.: В достойных залах, я говорю о суперзалах, а это и Карнеги-холл, и Кеннеди-центр, и Чикагский концерт-холл, в котором мне довелось выступать много раз, публика не хлопает между частями. Это же могу сказать и о зале Чайковского, и о зале Московской консерватории. Но путь музыканта к успеху везде очень опасен и очень тернист. Реакцию на выступление иногда трудно предугадать.
С.М.: Поясни?
Б.С.: У меня был случай. Я играл в Японии в потрясающем зале, и была такая тишина! Пугающая. Я думаю, что же это такое, не ультиматум ли против меня затеяли? Ну хоть кто-нибудь там кашлянул бы. Я для кого играю, для роботов?
С.М.: Для японцев…
Б.С.: Вот-вот. Правильно. У них это был знак особого уважения. Я еще тогда не знал что они такие внимательные. И тогда это был для меня шок.
С.М.: Но бывает ведь и по-другому?
Б.С.: Бывает. Иной раз приглашают в какой-то роскошный замок, сидят люди, что-то едят и вообще им не до искусства. Такое может случиться и в Москве, и в Нью-Йорке, и в Милане.
С.М.: И как быть?
Б.С.: Нужно уметь себя защищать, верить в себя. Ко всему нужно быть готовым и, конечно, с утра опять идти работать.
С.М.: О твоих современных предпочтениях в творчестве – ты много экспериментируешь, сам говоришь: «Авангардик подкидываю»?
Б.С.: Я понял. Мною созданы некоторые проекты. Это моноспектакль с Тамарой Гвердцители «Бог создал женщину», где виолончель входит в дуэте с ее трепетным невероятным, трогающим голосом. Она читает стихи. Надеюсь, мы покажем это и в Америке.
Я придумал также программу «Виолончельное танго». Это моя команда – оркестр «Папоротник». Мы записали диск: классическая музыка, джазовые хиты, но в стиле танго.
Еще у меня есть дуэт с баянистом – это некое посвящение Ростроповичу, который по Сибири ездил без рояля, играл с баянистом. И вот мы сделали дуэтную программу с баянистом из Германии Айдаром Гайнулиным. Можем работать и с оркестром, и просто вдвоем… Много еще чего есть…
С.М.: 15 января 2015 года ушла из жизни знаменитая оперная певица Елена Образцова. Я знаю, вас связывали теплые дружеские отношения. И совсем недавно был концерт ее памяти, в котором ты принимал участие…
Б.С.: Елена Васильевна Образцова всегда для меня была кумиром. Как можно петь таким красивым голосом низкие ноты?! Такая эмоция! Такая сила! Я перед концертами всегда слушал ее. Мы встречались в Нью-Йорке, дружили. Я выступал несколько раз на вечерах, и потом она была приглашена мной на мой фестиваль в Белгород. Это был незабываемый концерт, она читала свои стихи, пела, мы придумали репертуар – был дуэт, где мы даже «мяукали» – я на виолончели был котиком, она – голосом. Елена Васильевна не боялась экспериментов и шуток.
Но на концерт, на котором ты был, звучала классическая виолончель и великий бас Ильдара Абдразакова – звезды Метрополитен. Это был наш с ним совместный дебют в память о великой Елене Васильевне Образцовой.
Я часто ее вспоминаю – и как невероятного мастера, и как человека, который до последних дней жил искусством.
Нам бы так!
Смотрите так же фотоблог Сергей Москалева «Далекое – близкое с Бориславом Струлевым»
