…Итак, Горан Хаджич тоже поедет в Гаагу – вслед за Милошевичем, Караджичем, Младичем. Последний фигурант, скрывавшийся от международного правосудия, предстанет перед трибуналом ООН по бывшей Югославии. Экс-президент Сербской Краины подозревается в преследовании хорватов: по политическим, расовым и религиозным мотивам; ему инкриминируются убийства, пытки и депортации. Розыск завершился – начинается следствие по делу.
Таковы юридические обстоятельства. А политические? Вопрос не праздный – хотя бы потому, что и на родине обвиняемого, и в России (с ее – вспомним общеизвестное – историческими связями с Сербией) на него отвечают по-разному.
Поэтому корреспондент Русской службы «Голоса Америки» и решил на этот раз обратиться за комментариями к двум российским аналитикам, представляющим различные, даже полярные точки зрения. Наши собеседники – петербургский журналист-политолог Владимир Бондарев и руководителю Центра по изучению современного Балканского кризиса в московском Институте славяноведения и балканистики Елене Гуськовой.
Владимир Бондарев: ключ к примирению – в евроантлантической интеграции
Алексей Пименов: Владимир, как вы полагаете, какую реакцию арест бывшего президента Сербской Краины вызовет в России?
Владимир Бондарев: Думаю, что большого резонанса в России он не вызовет даже среди ультранационалистов: Горан Хаджич известен им гораздо меньше, чем Милошевич, Караджич или Младич. Скорее всего – просто махнут рукой и скажут что-то вроде: «Опять эта марионетка Тадич выдал в Гаагу настоящего сербского патриота!»
Тем более, что недавно националисты провели несколько шумных, но довольно малочисленных акций в поддержку Ратко Младича, и им нужно передохнуть и собраться с силами. Ну, а люди здравомыслящие, прагматичные скажут: «Молодец Тадич! Выполнил еще одно условие, и теперь дай Бог Сербии удачно провести переговоры по присоединению к ЕС. Потому что именно для этой страны присоединение к ЕС просто жизненно необходимо.
А.П.: Кстати, сейчас как-то совсем забылось, что в советские времена симпатии к Югославии…
В.Б.: …считались признаком диссидентства…
А.П.: Чем вы объясните такой переход?
В.Б.: В СССР титовскую Югославию считали полукапиталистической страной. Дескать, Тито больше смотрит на Запад, динар – полуконвертируемая валюта, а паспорта у югославов такие, что позволяют им ездить по многим странам мира. А потом, когда после смерти Тито к власти пришли люди типа Милошевича, стало очень легко разыграть и такую карту: не просто, дескать, славяне – поляки тоже славяне, но католики. А они – православные, всегда нас любили, и в первую мировую войну мы их поддержали. Да, собственно, кого же еще любить?
Православных болгар? Так они уже в НАТО! Они нас бросили, а вот сербы к НАТО и ЕС еще не присоединились, а если и присоединятся, то очень не скоро. Но дело в том, что под сербами националисты понимают прежде всего таких людей, как ныне покойный Милошевич и его ныне здравствующий брат, живущий в Москве. А вот другие сербы – Зоран Джинджич или тот же Борис Тадич – от них далеки…
А.П.: Трудно отделаться и от других исторических параллелей: распался многонациональный Советский Союз, распалась многонациональная Югославия…
В.Б.: Распад Советского Союза произошел, по счастью, практически бескровно, хотя и были некоторые локальные конфликты. А в Югославии все пошло гораздо хуже. И мне кажется, что в этом – как раз вина именно Сербии. Сербы не могут сказать, что агрессию совершили хорваты, словенцы или боснийцы. Именно сербы, очевидно сознавая себя эдакой империообразующей нацией, попытались завоевать Словению, но там им, что называется, быстро дали по зубам. Потом – Хорватия, потом – Босния… Нации излечиваются довольно медленно, но верно, и когда Сербия выйдет из нынешнего кризиса, то бывшую Югославию ожидает светлое будущее.
Если народы объединятся в рамках ЕС, если отменят внутренние паспорта и внутренние границы, то со временем вся эта такая болезненная история будет вспоминаться все реже и реже. Можно посмотреть хотя бы на примере того же конкурса Евровидение: как голосуют граждане Югославии? Сербы – за боснийцев, боснийцы – за македонцев… Они еще помнят себя в одной стране – кстати, довольно благополучной. А с другой стороны, у всех – вектор западный, евроатлантический.
А.П.: Вы считаете, что этот вектор характерен и для сербского общества?
В.Б.: По крайней мере, я уверен, что большая часть населения точно хочет вступить в Евросоюз. Думаю, что не отказались бы они и от вступления в Шенгенскую зону. К НАТО у них более сложное отношение… Еще один фактор – евровалюта. Посмотрите: другая бывшая югославская республика – Словения – уже вступила во все евроатлантические структуры. Туда же рвется Хорватия. Они получают большой приток инвестиций: и от туристов, и от того, что туда приходят западные фирмы. Албания переживает бурный рост строительной промышленности, потому что нашла в себе силы открыться внешнему миру. Чем Сербия хуже?
А.П.: На пути интеграции Сербии в европейские структуры есть еще одно препятствие: косовский вопрос.
В.Б.: Косовский вопрос останется болезненным достаточно долго. Не думаю, что даже прозападный президент Борис Тадич отважится признать независимость Косово. Но не думаю, что это будет серьезным препятствием на пути вступления Сербии в Евросоюз: ведь пять стран Евросоюза не признали независимость Косово: Испания, Словакия, Румыния, Греция и Кипр. Никто из-за этого из Евросоюза не выгоняет. Да, косовары не могут поехать по своим паспортам в эти страны, но зато они могут поехать в большинство других стран. Скорее это вопрос о перспективах присоединения самого Косово к Евросоюзу. Надеюсь, что когда-нибудь произойдет и это, но путь Сербии будет короче.
А.П.: Мы знаем, что между народами, входившими в состав Югославии, – немало глубоких исторических конфликтов. Где ключ к примирению?
В.Б.: Думаю, что в общей евроатлантической интеграции. В конце концов, если эти страны будут членами ЕС, то это им поможет довольно забыть обиды. Когда-то злейшими врагами были немцы и французы. А сейчас и Франция и Германия – локомотивы и моторы европейской экономики: возможно, на бытовом уровне, они подшучивают и анекдоты рассказывают, но взаимодействовать это им не мешает.
Елена Гуськова: Сербии не позволяют самостоятельно выбрать свой путь
Алексей Пименов: Елена Юрьевна, как бы вы охарактеризовали Горана Хаджича – в сравнении с остальными фигурантами списка военных преступников, составленного Гаагским трибуналом по бывшей Югославии?
Елена Гуськова: Горан Хаджич не являлся крупной политической фигурой в кризисные годы на Балканах. На мой взгляд, это вообще случайная фигура. Он пришел в политику, когда поссорились два лидера – Слободан Милошевич и Милан Бабич, который в то время был президентом Республики Сербская Краина.
Поссорились они из-за того, что Сербская Краина отвергала план Вэнса–Оуэна, а Милошевич его поддерживал. И влияние Милошевича распространилось так далеко, что скупщина Республики Сербская Краина отрешила Бабича от должности. Уже остался позади трудный 1991-й год, когда на территории Хорватии шли боевые действия. Когда был Вуковар, когда было Борово Село, другие стычки… Когда сербы не хотели выходить из состава Югославии.
… За Горана Хаджича проголосовали в феврале 1992-го года, и он стал президентом уже совершенно мирной территории – когда уже пришли «голубые каски» и отделили Сербскую Краину от Хорватии. Боевых действий тогда уже не велось. На своем посту Хаджич пробыл приблизительно два года, т.е. конца 1993-го. Иными словами, говорить, что он в это время совершил военные преступления – большая натяжка, и думаю, что Гаагскому трибуналу будет очень тяжело предъявить ему обвинения. Так же, как и Воиславу Шешелю.
А.П.: Как в сербском обществе воспринимаются аресты фигурантов «гаагского списка»?
Е.Г.: Реакция двойственная. С уверенностью могу сказать, что в большинстве своем жители Сербии и Черногории недовольны тем, как работает трибунал и как сегодняшнее руководство страны по спискам выдает тех, кого он требует.
Сегодня всем ясно, что это – политическое судилище. Созданное для того, чтобы осудить в основном сербов. Поэтому народ и протестовал, когда арестовали Караджича, а потом – Младича. Но думаю, что после ареста Хаджича крупных выступлений не будет, потому что, повторяю, это достаточно мелкая фигура.
А.П.: Какие же сегменты сербского общества представляют силы, сотрудничающие с Гаагским трибуналом, – скажем, президент Тадич?
Е.Г.: После убийства Джинджича Тадич возглавил Демократическую партию. Впрочем, чтобы говорить о ее демократичности или недемократичности, нужно провести очень серьезный и большой анализ. Вот пример: при Милошевиче было очень много оппозиционной печати. А при Тадиче закрываются все оппозиционные СМИ. Сегодня очень трудно опубликовать точку зрения, которая… не в русле политики руководства страны. Все свои действия Борис Тадич оправдывает демократичностью будущего Сербии. Стремлением сделать так, чтобы Сербия стала в один ряд с другими государствами Европы. Тадич готов идти на любые уступки – лишь бы Сербию приняли в ЕС, а видимо – и в НАТО, и чтобы с Сербии сняли клеймо страны, виновной в преступлениях на Балканах. Мне кажется, что у Бориса Тадича отсутствует чувство реальности. Он уже много раз извинялся – в Хорватии, в Боснии и Герцеговине – за то, что сделали сербы. И хочет услышать извинения с другой стороны. Но он никогда их не слышит. В Хорватии, во всяком случае, прозвучали такие слова: «Вы можете извиниться еще сто раз, но нам этого всегда будет мало». И если сегодня трибунал создает видимость виновности сербов во всем, что происходило на Балканах в 90-е годы, то действия нынешнего руководства идут в том же русле. Из идеологии этого руководства ушло абсолютно все, что касается патриотизма, национальности, точной оценки происходящего и анализа перспектив.
А.П.: Кто противостоит Тадичу?
Е.Г.: С Тадичем не согласна Демократическая партия Сербии (возглавляемая Воиславом Коштуницей) и радикалы. Социалисты – те, я бы сказала, не согласны наполовину. Они участвуют в правительстве и по одним вопросам поддерживают Тадича, а по другим – нет. Николич – скорее поддерживает, но для него важна не столько идеология, сколько процесс достижения власти.
А.П.: На кого же работает время?
Е.Г.: Думаю, что страна еще очень долго будет находиться в кризисе. Сербию разбили. Сербии перебили позвоночник. И она стоит на коленях с низко опущенной головой. Сопротивляться нет сил ни у кого. Экономики – не существует. Ни фабрики, ни заводы не работают. Уровень жизни – катастрофический. И при этом страна не имеет возможности самостоятельно выбрать свой путь. Повторяю, сама выйти из кризиса Сербия не может, потому что ей этого не позволяют. Ей навязывают и президентов, и правительство, и формы сотрудничества.
А.П.: Как бы вы охарактеризовали российскую реакцию на то, что происходит в бывшей Югославии?
Е.Г.: Хочу напомнить: речь идет об очень долгом процессе, начавшемся еще в 91-м. Наши амплитуды никак не совпадают. В 91-м Балканы смотрели на Россию, ожидая помощи. Россия отказалась. В бытность Козырева министром иностранных дел Сербия надеялась, что Россия продемонстрирует свою объективность в переговорном процессе. К концу 90-х сербы перестали надеяться. Хотя во время бомбардировок реакция всего российского народа была единодушной, и даже Ельцин вынужден был поддержать антинатовскую кампанию. Но в Сербии амплитуда ожиданий пошла вниз – тогда, как у нас вся Россия знала, что происходит.
Военные засыпали рапортами военное министерство, требуя, чтобы их отправили добровольцами, как когда-то, в девятнадцатом веке. Но Сербия была настолько разочарована позицией России, что уже ничего не ожидала. Российская поддержка появилась только через семнадцать лет после начала кризиса – в конце 2007 года. Совершенно неожиданно для официального Белграда…
