Я был в Америке в 1995-96 гг., сразу после того, как закончил биологический факультет МГУ. Я поехал туда в аспирантуру – скорее, с целью посмотреть на страну и немного провести время с однокурсниками, а потом уехать. Потому что как раз в это время очень многие уезжали в Чикаго с биологического факультета, с нашей кафедры биологии – университет в Иллинойсе нас принимал, а народ хотел уезжать – понятно, что наукой у нас сложно было заниматься. В Чикаго до сих пор очень много моих однокурсников и знакомых на научной работе.
То лето было очень жарким, градусов под сорок жары. И все казалось лунным, в смысле – не своим, но оттого и интересным. И Чикаго, и озеро Мичиган, и чернокожие люди, которые просили квотеры, и джазовый фестиваль – все было знаковым, несоветским, прекрасным. При том, что это был 95-й год, и первый романтизм по отношению к Западу уже прошел. Пришла определенная трезвость – мы понимали, что там не рай, но все же был огромный интерес ко всему американскому.
Главное, что поразило – это то, как потрясающе устроены университетские кампусы. Все это было похоже на какие-то советские пионерские организации. И это были организации на все случаи жизни. Удивительным было то, как много людей готовы были объединяться.
В жизни нашей все перепутано, ибо нет более сильных индивидуалистов, чем бывшие советские люди в 90-х годах, а либерализм в США, видимо, возможен именно потому, что изначально народ настроен очень позитивно на коллективную работу, с легкостью, без всяких предварительных условий. Вот если нам предложить выйти и агитировать за какую-то партию, то у нас первая реакция – отторжение, а в Америке люди искренне, добровольно раздают листовки. И не только за партии, но и за религиозные организации, за экологию, за права мужчин, за все… – и это они делают с потрясающей, непонятной нам, полной искренностью. И возможно, вот эта способность объединяться в группы позволяет страной управлять…
Там, где мы жили, в итальянском квартале, недалеко от университета, мы видели непосредственно этот самый neighborhood watch в прямом смысле: старые американские итальянцы сидели на лавочке и действительно смотрели за нами. Нам это казалось диковатым, но в целом это выглядело довольно мило – они здоровались, обсуждали общие дела. Видно было, что они хотели активно участвовать в жизни вокруг. По виду и степени любопытства они не отличались от наших бабушек у подъездов, но бабушек в советское время, когда у нас еще не было этих огромных домов и стояли скамейки. И действительно, что бы ни говорили про американский индивидуализм и нарочитый «прайвеси», у всех у них все-таки потрясающая установка на позитивное отношение к общественной деятельности.
Конечно, я внимательно смотрел, как устроены университеты. Здесь, однако, большого открытия нет: у нас лучшие аспирантуры тоже были устроены, как тамошние – в основном практическое обучение.
Очень хорошо, что если ты исследователь, то по крайней мере в первый год обучения ты должен сменить несколько лабораторий, чтобы выучить разные стили научной игры. Удивительно, как при общей хорошей административной организации американских университетов лаборатория даже среднего уровня сильно несет отпечаток своего руководителя, и там культурные различия могут быть существенные.
Китайскую лабораторию не спутаешь с русской. В русской лаборатории европейцы и даже американцы становятся людьми, которые немедленно обсуждают коммунальные проблемы и лезут друг другу в душу, хотя и с некоторым американским налетом: была история, когда лабораторную девушку попросили вынести лабораторное животное, умерщвленное после завершения эксперимента – отношения были выяснены по-русски. А в китайской лаборатории я наблюдал пример абсолютного, беспрекословного, ритуального подчинения. Очень трудно было отучить китайских студентов перестать кланяться при встрече, однако русский начальник лаборатории и китайский пили друг с другом в какие-нибудь общие праздники.
Наша университетская среда с такими семинарами, с такой традицией, как у Ландау и Лисовского, – это наше культурное изобретение. На самом деле научно видно, что интересные семинары – межлабораторные, и они существуют и в Америке, правда, с меньшим пафосом. Но что одинаково – это одна из самых лучших утопий, которые придумало человечество – соединение людей по причине их общего стремления к Знанию.
Что-то открывал я, просто глядя вокруг. Это потрясающе: с одной стороны, я удивлялся, как они умудряются строить такие хорошие дома из такой странной фанеры. С другой стороны, первое, что начинает нравиться – это то, насколько больше места в реальности ты можешь себе позволить в своем доме – у тебя есть что-то вроде лужайки, какой-то отдельный выход, и вот эта одноэтажная и двухэтажная Америка производит впечатление вещи, которая, собственно, сама структурирует общество. Ибо невозможно жить по-человечески, если ты живешь в 17-этажных домах. Есть и небоскребы, но это совсем другая история…
Меня неприятно поразило американское телевидение. У нас тогда было НТВ, а там ничего похожего по энергетике не было: огромные рекламные паузы, а если на бесплатных, некабельных каналах показывают Олимпиаду, то получается, что американцев ничего больше не интересует, кроме выступления исключительно своих спортсменов – такая избыточно патриотическая настроенность этих моментов, что, видимо, принимается аудиторией. Это меня смутило.
В целом, конечно, американские СМИ довольно дисциплинированны. Мы, к примеру, в своем журнале не спрашиваем у госорганов, что-то «можно или нельзя», но мне показалось, что в Америке часто спрашивают, несмотря на то, что у них есть разнопартийная пресса. Американцам трудно понять, как можно в наших СМИ с восторженными глазами агитировать за какого-нибудь нашего кандидата в президенты. Однако так же и нам трудно понять, как может быть свободная пресса партийной. То, как напирает Fox против Обамы – это, конечно, несравнимо с Первым каналом и их напором. Может, головой я могу себе представить, что может быть партийная пресса, но как главный редактор я не думаю, что это будет хорошо.
Если говорить о том, что нам заимствовать у Америки, что забрать и пересадить на нашу почву, то мне кажется, оптимизм и любовь к своей родине в первую очередь.
А в целом американское общество – демократы и республиканцы, люди протестантские и люди университетские – они все являются оптимистами, деятельными оптимистами.
Наша же беда, что мы – как бы пессимисты. Однако пессимизм плох не тем, что ты реально оцениваешь мир, а тем, что ты не можешь ничего делать, потому что тебе кажется, что ничего из этого не получится.
Деятельный оптимизм и веру в свою страну, мне кажется, это первое, что нужно взять.
Виталий Лейбин: «Что нам заимствовать у Америки? Оптимизм и любовь к своей родине»
- Матвей Ганапольский
Матвей Ганапольский представляет первые впечатления от Америки известных российских политиков, деятелей культуры и искусства, а также общественных деятелей, которые когда-то первый раз пересекли границу США и открыли для себя новую страну, которую раньше видели только в кино и по телевизору