Тамара Гвердцители: «Каждый, кто побывал в Америке, в какой-то момент хочет в ней остаться»

Первый раз мы приехали в Америку семейным десантом – я, мама и мой сын Сандро. Это был 1993-й год – я указываю на конкретное время нашего приезда, потому что тогда с нами приехала еще одна звезда, которая была в расцвете своей популярности – это актер Андрей Мягков. С ним приехала его жена Анастасия Вознесенская.

Идея продюсера была проста – в первом отделении они, во втором – я.

Не обошлось без трудностей – в те времена не в каждом зале были рояли, а пианино закрывает исполнителя, если его ставить в фас. А если ставить в профиль, то на пятой песне свернешь шею. К этому добавьте один микрофон на сцене – продюсер экономил на всем.

Однако все компенсировалось тем обстоятельством, что все наши родственники были уже давно там. Поэтому мы были счастливы – гастроли были только поводом увидеть своих родных: мама, например, увидела своего брата.

Что касается Сандро, ему тогда было шесть лет, и он носился с местными детьми, не знающими ни слова по-русски. Однако через неделю к нам в дом уже приходила группа из 10-15 детей-пуэрториканцев и спрашивала: «Где Алекс?»

Что касается облика Америки, то, конечно, это все было поразительно, но больше всего поражало то, что мои родственники живут среди всего этого разнообразия. Поражало то, что все говорят по-русски. Это было удивительно не столько тем, что русские проживали в одном месте, к примеру, в Бруклине, а тем, что большая колония людей, говорящих на иностранном языке, говорит на этом языке и не напрягается по этому поводу.

Когда я собиралась в Манхэттен, то боялась, что небоскребы меня раздавят, как муравья. Но этого не произошло – и Манхэттен, и вообще Америка меня покорили, причем сразу – там ощущалась невероятная энергетика.

Конечно, наше присутствие не ограничилось Нью-Йорком – мы объездили всю страну. У нас было двенадцать концертов на обоих побережьях.

Особо скажу про Чикаго. Я как-то сразу почувствовала эту бывшую гангстерскую столицу. Это случилось именно потому, что как раз в это время, в 1993-м, у нас в России начинались подобные «лихие» времена. Кстати, мало кто помнит, что именно в это время неуверенность и страх за будущее каждого человека был настолько велик, что всех буквально обуяла идея отъезда.

Интересно, что наш экономный промоутер – так его теперь можно назвать, – после второго города, куда мы приехали, стал кусать локти. Он даже и не думал, что теоретически мог сэкономить кучу денег на гостинице, потому что в каждом аэропорту нас встречала целая делегация родственников, которые немедленно селили нас у себя дома – в надежде продемонстрировать величину своего бассейна и качество прожарки мяса на барбекю.

Особенно ходили за Мягковым – после фильмов Рязанова его слава была фантастической!..

Из последующих приездов мне особенно запомнился тот, когда я должна была выступить в Карнеги-холле.

Конечно, если у любого человека есть деньги, то он может арендовать Карнеги-холл, позвать туда друзей и петь там сколько угодно. Но у меня было совсем другое восприятие этого зала.

Во-первых, он один такой. Он только в Америке и только на Седьмой авеню – второго такого зала нет.

Кроме того, я понимала, что выйду на площадку, где выступали лучшие, и среди которых, кстати, эстрадных певцов было не так уж и много. То есть для меня выход на эту сцену носил ритуальный, можно сказать, сакральный характер.

А еще – скажем прямо – каждый, кто побывал в Америке, в какой-то момент хочет в ней остаться. И представьте мое состояние, когда я знала, что буду выступать в Карнеги-холле. Вы понимаете то искушение, которое стояло передо мной!..

Но, к счастью, я пережила его – между Америками у меня появилась Франция. Я приехала во Францию, познакомилась с Мишелем Леграном, и это определило мою судьбу.

Легран часто бывает в Америке, много пишет по американским заказам, и когда мы решили выступить в Америке вместе, он объяснил мне, что там можно выступать раз в год – с большим оркестром и хорошей подготовкой. Но остаться в Америке и начинать все с начала – это было бы неверно.

Но все равно передо мной стояло искушение – искушение любви к Нью-Йорку. Дело в том, что я могу влюбиться в город, как в человека, причем с соответствующими последствиями.

И у меня наступил такой момент, когда я поняла, что если я останусь в этом городе еще на день, то буду мучиться всегда.

Конечно, роман с Америкой у нас получился затяжной, особенно у мамы и Сандро, который там учился и стал настоящим американцем. И когда пришло время возвращаться, то я видела, как ему это мучительно. Но мне – другое дело. Я теперь могу спокойно часами сидеть в манхэттенском сквере и наслаждаться погодой, а потом встать и поехать в аэропорт.

Но, видимо, Америка все же отравила меня, потому что я пользуюсь любым моментом, чтобы туда поехать – меня тянет привозить туда что-то новое.

И к этой стране у меня существует двойственное отношение любви и печали.

Печаль оттого, что мы встретились с ней слишком поздно.

А любовь оттого, что человек всегда любит те места, где его с восторгом встречали.

Ему хочется возвращаться туда снова и снова.