Даниил Дондурей: «Америка – это поразительная мультикультурность, мультистильность, мешанина богатства и бедности – и все это рядом, без перегородок»

Америка была моя вторая «капиталистическая», как тогда говорили, страна, в которую мне удалось попасть в советские времена. И тут нужно сказать о первой поездке, которая повергла меня в культурологический шок – это была Германия, Гамбург. Именно там я увидел уровень жизни людей, который мне казался до этого невозможным. И он был действительно невозможен, недостижим, потому что в СССР это был тот год, когда в твой паспорт чуть ли не ставили штамп, что ты купил сигареты для жены – таков был тотальный дефицит. И можно себе представить, как на этом фоне смотрелся номер в гамбургской гостинице, где в ванной комнате два раза в день меняли цветы.

В той поездке было много популярных кинодеятелей – все мы были «дети Горбачева» и вообще приехали в Германию рассказывать о «революции в русской культуре».

И вот на следующий год мы поехали в Нью-Йорк на съезд американских славистов. Вернее будет сказать, что мы поехали «через Нью-Йорк», потому что хотели его посмотреть и встретиться со знаменитой парой литераторов и журналистов – Александром Генисом и Петром Вайлем.

И еще там мы хотели встретиться с художниками Виталием Комаром и Александром Меламидом. Она состоялась, и Комар пошел нам показывать южный Манхэттен, его потрясающие острова, «Литтл Итали» и прочие прелести. При этом Комар поклялся, что поведет нас в лучший ресторан в Нью-Йорке. Наверное, это действительно был лучший ресторан, потому что заказанное им блюдо состояло из шестнадцати (!) живых рыб. Когда их положили на стол, у меня появилось ощущение от встречи с «марсианским прекрасным». Клянусь, что такого физиологического ощущения у меня не было никогда. Вот это соединение фантастического города с твоими скромными возможностями и рождало то самое обостренное восприятие Америки.

Я не случайно говорю о скромных возможностях, потому что нам поменяли тридцать долларов, и еще столько же я «незаконно» поменял на «черном рынке». Кстати, ощущение у меня при этом было жуткое – я представлял, как в аэропорту меня обыскивают и изымают эти тридцать долларов. После чего я оказываюсь в тюрьме, потому что уголовная статья за «валютные операции» была крайне жесткой, и у всех на слуху были жуткие процессы над валютчиками и даже слухи, что их расстреливали.

Но, Бог мой, нам так хотелось привести из-за границы хоть какой-то маленький магнитофон, что мы шли на это «жуткое» преступление. Конечно, среди нас ходили легенды об удивительно предприимчивых людях, которые умудрялись возить с собой на другой континент сухую колбасу и питаться исключительно ею, запивая чаем, приготовленным прямо в номере с помощью кипятильника и местного кувшина для воды. Но этот путь нам казался неинтеллигентным; кроме того, из-за другого напряжения в розетках советские кипятильники в Америке не работали...

Однако нью-йоркские искушения подходили к концу, и нужно было направляться к месту конференции.

Может, кто-то и не любит долгие путешествия, но в данном случае для меня это было как раз кстати. Оказалось, что в Америке есть автобусные компании, которые «за копейки» могут провезти тебя через всю страну, если ты вытерпишь многочасовое сидение.

Короче говоря, нас посадили в такой автобус, и я отправился в Майами-Бич. Он оказался городом невероятной красоты, населенный мулатами, кубинцами и всякими другими «горячими народами». Вся эта разноцветная толпа придавала городу совершенно невероятную атмосферу.

Уставшие после многочасового переезда, волоча чемоданы и повторяя основные тезисы завтрашнего доклада, мы вошли в огромный пятидесятиэтажный отель и... обалдели: прямо в фойе играл большой джаз-оркестр. Все музыканты были одеты в черные фраки с красными бабочками и играли громко и азартно.

Этот джаз нас окончательно «добил»: японская кухня от Комара, гуляющие латинос в цветных рубахах и, наконец, джазовый Нью-Орлеан в гостинице Майами-Бич – все это смешалось в нашем сознании, поражая изобилием. А если добавить немыслимые открытые автомобили-кабриолеты, которые стояли перед гостиницей, то это уже вообще зашкаливало.

Но в то же время в моем сознании стала зреть мысль, что все это мне не противно, более того, кажется естественным. Я с испугом подумал, что, видимо, кто-то из моих предков был буржуем, и сейчас нехорошие гены начали просыпаться, чему я позорно не противился.

Могу смело сказать, что главное открытие для меня в Америке – это ее разноликость. Это чувство, появившееся тогда, при первой поездке, позднее только крепло, потому что я в дальнейшем увидел такие города, как Сан-Франциско, Лас-Вегас, был в Гранд-Каньоне. Но скажу прямо: такого шока, как при первой поездке, мне испытывать не удавалось, и это понятно – пусть кто-то попробует ощутить Америку за четыре дня!..

Америка – это поразительная мультикультурность, мультистильность, мешанина богатства и бедности – и все это рядом, без перегородок. Ты можешь и сюда войти, и туда; ты можешь есть колбасу в номере, разогревая чай кипятильником, но можешь через пять минут слушать лекцию нобелевского лауреата – и все это в одном флаконе, в одном пространстве.

И еще одно: ведь я был продуктом «развитого социализма», а это значит, что сильны сословные перегородки. Конечно, как советовал Чехов, я старался изживать из себя раба, но не очень получалось. Однако в Америке этих сословных препон я не ощущал. Не было комплекса, что я бедный, не было комплекса, что я советский. То есть, все это было на самом деле, но не было комплекса по этому поводу. Растабуированность моих комплексов доходила до того, что я не стеснялся моего плохого английского!..

Наверное, Америка помогла мне открыть другое понимание свободы, которое не познаешь, если не побываешь в самой стране. И это не только свобода читать те книжки, которые тебе раньше запрещали читать – это ощущение, что свобода существует в каждом миллиметре обыденной жизни. И ты понимаешь, что только от тебя зависит твой переход из одного кластера, из одного этажа нынешней жизни в какой-то другой, о котором ты мечтаешь.