В третью годовщину со дня смерти отравленного полонием в Лондоне Александра Литвиненко его вдова Марина будет отмечать его жизнь
Инна Дубинская: Что будет в этом году? Как будет вспоминаться Александр?
Марина Литвиненко: В этом году я нашла силы и главное – желание сделать так, чтобы люди, которые знали Сашу при жизни и даже те, которые узнали его после смерти, получили возможность прийти в этот день памяти. И этот день памяти я хотела сделать не скорбным, а светлым.
И.Д.: Почему?
М.Л.: Потому, что Саша был очень живой человек. Живой в полном понимании смысла этого слова. Он любил жизнь. Его помнили веселым. Его помнили настойчивым, т.е. очень-очень многогранным.
Я всех пригласила в замечательный дом, и мы все будем слушать очень красивую музыку. И близкие люди, которые хотят сказать о Саше, у них будет такая возможность. А главное – у них будет возможность пообщаться друг с другом, поговорить о Саше, что-то вспомнить. Саша всегда очень любил приглашать гостей. И так как мы не можем это сделать в нашем доме, потому что у нас теперь нет этого дома, то я хочу это сделать все равно для друзей и для людей, которые мечтали стать его друзьями. 23 ноября у них будет такая возможность.
И.Д.: Но ведь ни в прошлом году, ни раньше такого желания не возникало?
М.Л.: Оно не возникало, видимо, из-за меня. После того, что произошло, я закрылась какой-то скорлупой. Я не находила отклик в душе, что я в состоянии что-либо делать, что я хочу организовывать, что я хочу видеть много людей.
И.Д.: Что сейчас изменилось?
М.Л.: Видимо, я изменилась. Я вернулась из того состояния к тому, что я была раньше, и главное – я чувствую, что это нужно людям. Даже выход нашей книги с Алексом Гольдфарбом, даже все выступления – они не дали людям, которые знали Сашу, полной картины о нем. Это было о том, чем Саша занимался, о том, почему его могли убить, о том, кто были его соратники, но было очень мало о том, кто же был на самом деле Саша. Сегодня мне показалось, что это будет очень правильно – сделать день памяти его жизни, а не день памяти смерти.
И.Д.: Вот эта книга, о которой вы упомянули Марина, выходит на русском языке, наконец. В ней что-то изменилось?
М.Л.: По сравнению с первым изданием, конечно в ней многое изменилось. В ней много добавлено то, что случилось за последние два года. Первая книга была написана сразу же по горячим следам. Людям было необходимо знать, что же случилось и почему. Россия, которая повернулась ко всему миру лицом, оказалась совсем не той страной, которую ожидали увидеть. И поэтому было больше рассказа о стране. А в этой книге на русском языке добавлены какие-то может быть человеческие странички. И она не переведена с английского на русский, она заново написана.
И.Д.: Что именно в нее добавлено?
М.Л.: В этой книге подробнее рассматривается период, когда уже был объявлен Луговой как первый подозреваемый в этом деле. Что после этого происходило? Как Луговой стал депутатом? Почему это могло случиться? Первая книга была подписана к изданию в конце мая (2007 года – прим. И.Д.), а публиковалась в начале июня, в некоторые издания и в последующие, которые переиздавались на других языках, удалось вписать, что Луговой был официально назван Королевской прокуратурой подозреваемым. В русском издании – уже дальнейшее развитие событий.
И.Д.: Марина, от бальных танцев до политики – очень большой путь?
М.Л.: Это все произошло, потому что мы очень любили друг друга. А когда ты любишь, ты принимаешь человека целиком и полностью. Саша начал служить в 1991 году. Хотя практически он в КГБ не служил, все уже было переформировано. И служил-то он всегда на фронте борьбы с криминалом. Он никогда не боролся против инакомыслия и против диссидентов – это надо понять. Саша никогда не пошел бы на эти вещи, если бы он не чувствовал надежный тыл, что у него все хорошо дома. Это ему придавало силы.
И.Д.: Марина, из тыла – вы превратились во фронт…
М.Л.: Слишком много было неясностей и незнания. Каждый человек, дававший интервью, подавал информацию, как он ее видел. По мне – это было часто необъективно. Иногда это было обидно.
И я понимала, что если я не начну говорить, не начну давать интервью, если я не дам согласие на написание книги, то это будет предательство. Иногда я испытываю неловкость из-за того, что я не могу быть как Саша, я не могу писать критические статьи, я не могу бороться, как это делал он. Но, что я могу – это сохранить его светлый образ и для нас с Толей – его семьи, для его родителей, для его детей, для его друзей. Мне кажется, это нормально. Так просто получилось, что мы оказались на виду. По-другому не может быть: если люди любят друг друга, то сохранение памяти – это очень важно.
И.Д.: Марина, Толя стал главным мужчиной в вашей жизни. Вы много уделяете ему внимания. Он вам напоминает Сашу?
М.Л.: Когда это случилось, он был еще маленьким. Ему было 12 лет. И вот сейчас я вижу, что он отвечает на какие-то вопросы, проявляет нетерпеливость… Это необыкновенно похоже на Сашу.
А недавно, я видела, как Толя плавал в бассейне. Он плавал стилем, который Саша очень любил – дельфином. Он пробовал это в прошлом году. У него это не очень получалось, потому что нужно было много сил. И вдруг в этом году, когда он проплыл весь бассейн… Единственное, что я ему сказала: «Толя, ты представляешь, ты плавал, как папа». И я думаю, что для него это была серьезная похвала.
Наверно, то, что случилось три года назад, серьезное осмысление этого началось только сейчас. Мы оба были в шоке. Я была в шоке, но я понимала, что я должна жить, потому что рядом со мной сын, который, видя меня в таком коматозном состоянии, получил бы более серьезную психологическую травму. Я как бы себя преодолевала. Я понимала, что я должна функционировать, я должна сердиться на него, я должна руководить его процессом обучения в школе. Он должен видеть реальную маму перед собой.
На остальное я была неспособна. Остальное я была обязана делать. Он тоже был в шоке. Он практически был заблокирован на проявление эмоций. Я даже это слышала от людей. И вот сейчас он стал старше, кажется, он более осмысленно к этому подходит. Совсем недавно, может, месяц назад, он меня спросил: «Мама, а можно поменять фамилию?».
«Почему?» – спросила я. Мы используем не фамилию Литвиненко, а другую, в целях безопасности. Анатолий мне сказал: “Я хочу поменять фамилию на Литвиненко. Я хочу, чтобы у меня была фамилия моего отца».
И.Д.: И что вы ему ответили?
М.Л.: Я сказала, что я очень горжусь тобой и считаю, что это правильно. И главное, что многие работы в школе он уже подписывает двойной фамилией.
Трудновато ему читать по-русски. Он говорит хорошо, а читает с трудом. Для него это больше работа, хотя все английские книжки он читает с большим удовольствием. Все равно он спросил: «Мама, а книжка есть, которую папа написал? Может, я попробую читать? И вашу книжку с Алексом Гольдфарбом я тоже хочу почитать». Я говорю: «Пожалуйста». Я не хочу давить на него. Я хочу, чтоб у него это все само выстраивалось…
Читайте также:
Марина Литвиненко: жизнь после смерти
