«В Москве от инфаркта скончался писатель Станислав Рассадин… Писатель, критик и публицист ушел из жизни на 78-м году…» – сообщают СМИ. Жизнь писателя – и в частности, жизнь посмертная – загадка, которую всегда (нередко тщетно) пытаются разгадать современники. Об ушедшем из жизни мыслителе корреспондент Русской службы «Голоса Америки» побеседовал с другом Станислава Рассадина – проживающим в Бостоне поэтом Наумом Коржавиным.
Алексей Пименов: Наум Моисеевич, правда ли, что именно Рассадин – автор термина «шестидесятник»?
Наум Коржавин: Да. Он написал статью, которая так называлась. Правда, имея в виду чисто литературные вещи.
А.П.: Что он вкладывал в это понятие?
Н.К.: В тот момент появились новые писатели… Это теперь они кажутся очень старыми. Маститыми. Аксенов – и все поколение Аксенова. Гладилин, Войнович, да и многие еще. Так вот, все они уже были в шестидесятые годы, когда уже вроде и к свободе немножко привыкли – не сталинской. И в то же время они начали просто жить в новой жизни: для них стали важными личные отношения, любовь. Человеческие отношения. И вот это-то поколение, эту литературную волну он назвал «шестидесятниками».
А.П.: Сегодня нас читают и слушают люди другого поколения, другой эпохи... Что, по-вашему, было главным в движении шестидесятников, и какое место занимал в нем Рассадин?
Н.К.: Рассадин был теоретиком этого движения. Он его сформулировал. Попросту говоря – что жизнь состоит… из жизни, а не из какого-то стремления. Что люди – должны быть людьми. Это было освобождение. Да, у этого поколения было чувство освобождения. Иногда они перебарщивали… Но, так или иначе, Рассадин заметил это поколение. И понял, что это – не просто отдельные писатели, а целое направление.
А.П.: Как бы вы охарактеризовали ту роль, которую Рассадин сыграл в русской культуре двадцатого века?
Н.К.: Достоинство культуры, прежде всего русской культуры – это было главное, что он защищал и что мы защищали вместе с ним.
А.П.: Защищал – от чего? Или – от кого?
Н.К.: От плоскости. От пошлости. От некультурности. От неграмотности. Что было тогда? Была «Литературка» шестидесятых, были правые, были левые. А мы вдруг стали писать просто о культуре. Я бы сказал так: он защищал культуру серьезности. Защищал до последнего дня…
А.П.: Рубрика, которую Рассадин вел в «Новой газете», называлась «Стародум». Чем объяснить этот консервативный пафос?
Н.К.: Есть много новаторов, не ценящих ничего, кроме новаторства. Я вообще ненавижу слово «новатор». Ненавижу нарочитое стремление к новому. Я твердо убежден, что надо просто писать хорошо, и вот это всегда будет ново. А просто ново – это не обязательно хорошо. Стремиться надо к подлинности.
А.П.: Что бы вы хотели еще сказать нашим читателям и слушателям о Рассадине? О чем я вас не спросил…
Н.К.: Мой мир страшно обеднел от того, что он ушел. Сейчас я чувствую себя более одиноким. Это была наша компания в «Литературке»: Рассадин, Лазарев, Сарнов, Борис Балтер… И что-то мы там сделали серьезное тогда, что-то сдвинули с места.
А.П.: Что же именно?
Н.К.: Знаете, тогда существовало такое умонастроение, что советский читатель – он всегда прав. Что он всегда все знает. А мы поставили все на место: читатель не всегда прав. Читатель – это прежде всего тот, кто читает, а не тот, кто просто заглянул в книгу, не понял ее и стал писать: автор – плохой. Почему? А потому, что я ничего не понял. Тогда писали такие вещи. Теперь уже не пишут.
А.П.: Изменилось умонастроение?
Н.К.: Мы установили в литературе другой критерий. Не просто критерий смелости. Да, тогда было очень важно, что люди становились смелыми и писали. А я тогда сказал: смелыми называются стихи, которые пишут, дрожа от страха. Потому что иначе не понятно, почему же они – «смелые». Подлинность – вот что мы защищали, а не просто смелость саму по себе. И Рассадин до конца жизни защищал подлинность культуры. И это большая потеря, что его не будет… Он очень много сделал для этого.
А.П.: А сегодня, в постсоветские времена – в иной политической, да и культурной ситуации – в чем состояла его роль?
Н.К.: В том-то и дело, что в том же самом. Культура – всегда проблема. В любую эпоху. И Пушкин защищал культуру, и после Пушкина ее надо было защищать. И всегда были люди, которые защищали правых или левых, а были такие, что защищали просто культуру, защищали серьезность мысли.
А.П.: Мы возвращаемся все к тому же вопросу: от чего требуется защищать подлинную культуру? Что ей противостоит?
Н.К.: Что противостоит культуре? Всегда одно и то же – имитация культуры.
«Он защищал культуру от ее имитации»
