«Реабилитация» – наряду с «кулаками» и «спутником», «номенклатурой» и «застоем», «оттепелью» и «перестройкой» – одно из тех незабываемых слов, которыми Россия двадцатого века пополнила мировой политический словарь. Как перевести? Проще всего, пожалуй, так: попытка восстановить справедливость после десятилетий государственного террора, которому в ближайшей истории не много сыщется параллелей. Во всяком случае – по количеству умерщвленных и искалеченных. И – немаловажное уточнение: восстановить в меру имеющихся политических возможностей.
Двадцать лет назад президент СССР подписал указ, благодаря которому для реабилитации была создана правовая основа. Точнее – она начала формироваться. Завершившись в октябре следующего, 1991 года – принятием закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий», продолжающего действовать и в наши дни.
У реабилитации жертв сталинизма – история,насчитывающая несколько десятилетий. И известная далеко не во всех деталях. С этих-то деталей и начался разговор корреспондента Русской службы «Голоса Америки» с бывшим ответственным секретарем Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при президенте Российской Федерации Владимиром Наумовым.
Алексей Пименов: Владимир Павлович, позвольте мне начать с самого простого, на первый взгляд, вопроса. Как это начиналось?
Владимир Наумов: Это не такой уж простой вопрос... Сегодня среди части историков существует мнение, что реабилитация началась в тридцать девятом-сороковом годах: отпустили военнослужащих, освободили еще кое-кого. Но, по существу, это не была реабилитация. Это делалось втайне. От тех, кого реабилитировали, брали подписку, что они никому ничего не скажут. Да и в газетах обо всем этом не писали. Большая реабилитация началась уже после смерти Сталина, накануне Двадцатого съезда. И это Хрущев дал команду госбезопасности, чтобы они не тянули с этим делом.
А.П.: А предыдущие , так сказать, малые реабилитации...
В.Н.: Тут есть некоторые интересные обстоятельства. В ЦК – еще при при Сталине и сразу же после его смерти – были дела, которые готовили к реабилитации. Мне думается, что «усатый» предполагал реабилитировать часть наиболее известных осужденных – к примеру, Косарева – и свалить все эти расправы на Ежова. Так, десятка два-три. Я когда-то беседовал с теми,кому была дана команда подготовить документы. Но не успели.
А.П.: И вот пришел Хрущев...
В.П.: Да, ускорил этот процесс Никита Сергеевич. Он готовился к докладу; часть членов президиума ЦК была против того, чтобы это дело выносить на обсуждение. Поэтому он и подгонял: давайте материалы. И первые материалы появились уже в пятьдесят шестом году; когда Хрущев говорил на съезде, что значительная часть партийных работников была реабилитирована, он говорил правду: они посадили, они и реабилитировали.
А.П.: Хорошо известно, что при Хрущеве реабилитировали далеко не всех...
В.Н.: Не только не реабилитировали, но и осудили. Например, сотрудников Теплотехнической лаборатории Академии наук СССР – тех, кто выступал на собрании уже после съезда.
А.П.: За что же их осудили?
В.Н.: Они выступили с предложением заслушать представителя ЦК. Осудили репрессии – как нормальные люди: как же, несколько миллионов было расстреляно и отправлено в тюрьмы! А должны были просто одобрить принятые решения.
А.П.: А где проходила граница: кого реабилитировать, а кого – нет?
В.Н.: Граница была чисто субъективная. Хрущев освободил всех, или почти всех, тех, кто был осужден, когда он был первым секретарем московского горкома и обкома. У меня есть письмо сестры Гамарника. Она пишет: я выступала против врагов народа на собраниях, а меня осудили и до сих пор не реабилитировали. А Хрущев сказал: ничего, пусть еще посидит.
Он, как мне кажется, опасался, что могут дать показания против него. Вот лишь один пример: он приехал на Украину, и тысячи людей сразу арестовали. Потом вскрыли «заговор молодежи» – тоже аресты. Причины опасаться были...
А.П.: А новый этап реабилитации, горбачевский? Как начинался он? И как все это начиналось для вас?
В.Н.: Писали доклад для очередного съезда партии. Писал аппарат. Я вел определенные разделы. Мне сказали: напиши. Я написал то, что думал. И вышло так, что на первый план вылезали дела репрессированных: их ведь были миллионы. Народ был робкий, но писем было много. У нас создали специальный раздел, который рассматривал эти письма. После съезда число писем значительно увеличилось. И тогда создали новую комиссию.
А.П.: И вы вошли в ее состав?
В.Н.: В свое время я был инструктором ЦК. Потом я ушел, ушел сам, поэтому мне написали такую бумажку, чтобы меня снова не брали. Но Яковлев (А.Н. Яковлев – А.П.) счел возможным меня взять. Он мне говорит: мы тебя берем – и должность у тебя будет такая: инспектор политбюро ЦК КПСС. У меня вначале были другие обязанности, но потом я целиком переключился на это дело. После съезда партии, при Горбачеве, мы фактически начали процесс реабилитации сначала.
А.П.: Скажите, а при Горбачеве все были за реабилитацию, или кто-то был против?
В.Н.: Нет, в этом вопросе все были за. Все дружно поддерживали.
А.П.: Перед вами было огромное количество материалов. Но ведь к тому времени вы уже многое знали о репрессиях, об их механизме. Что оказалось для вас неожиданным? Или вы были ко всему готовы?
В.Н.: Нет-нет. Для меня было неожиданностью создание – сотрудниками органов, на бумаге, – всех этих бесчисленных подпольных штабов повстанческого движения: то на Урале, то в Сибири… Для меня это было просто дико: я же знал, что все осужденные по этим делам поддерживали Сталина!
А.П.: Когда-то в одном из ваших выступлений вы рассказывали, как в девяносто первом пришли в архив КГБ и увидели многочисленные тома одного из послевоенных « дел». Помню и вашу фразу: «...И хочется сказать, что мы стряхнули с них архивную пыль. Но как раз пыли-то на этих документах не было».Почему же не было пыли?
В.Н.: Почему не было пыли? Потому что документы эти были в ходу.
А.П.: А зачем? Кому они могли понадобиться после стольких лет?
В.Н.: Я вам скажу, кому. Решается вопрос о реабилитации. Можно взять кого угодно. И вот – хотя сегодня это кажется просто смешно – начинают смотреть: кто в те или иные годы как голосовал, у кого какие были связи, кто как вел себя на собраниях… Проверяли, одним словом.
А.П.: Продолжается ли сегодня процесс реабилитации?
В.Н.: Очень неактивно. Дело все в том, что очень много было деревенских людей среди репрессированных. Их расстреляли, а вот написать о них никто не позаботился.
А.П.: Мы знаем, что сегодня кое-кто не прочь политически реабилитировать и самого Сталина. Его называют эффективным менеджером...
В.Н.: Я знаю организаторов этого дела. Да, его пытаются представить как видного организатора: он сельское хозяйство поднял, он создал промышленность. Да, но какой ценой он этого добивался? Сталин создал мощный аппарат,своеобразный аппарат государственной власти, который был направлен на то, чтобы поднять промышленность, сельское хозяйство. А сколько народу при этом погибнет – это дело второе. Вот об этом-то, о погибших миллионах людей, эти поклонники «эффективного менеджера» и умалчивают.
