Жизнь Михаила Ходорковского, его головокружительный взлет и драматические обстоятельства ареста, суда и заключения являются леденящей метафорой негативных политических и социоэкономических изменений в России. Такой вывод делается в новом документальном фильме «Власть» (Vlast (Power)), снятом американским режиссером-дебютантом Кэтрин Коллинз. На протяжении нескольких лет она встречалась с людьми, хорошо знающими Ходорковского, членами его семьи и окружения, ведущими политиками, адвокатами и журналистами России. Фильм показывался на нескольких кинофестивалях в США. Корреспондент «Голоса Америки» Олег Сулькин побеседовал с Кэтрин Коллинз.
Олег Сулькин: Что стало для вас первоначальным импульсом к фильму?
Кэтрин Коллинз: Я заинтересовалась фигурой Ходорковского где-то в середине и конце 1990-х, когда он создавал и трансформировал ЮКОС. То немногое, что я узнала о нем из прессы, поразило меня сгущением всего хорошего, плохого и причудливого, что происходило тогда в постсоветской России. Я не могла понять, почему так скупо пишут о нем и энергичных изменениях, которые он осуществлял в своем бизнесе. Мне было трудно понять, какими канонами и «учебниками» он руководствовался, но я осознавала, что эти принципы сильно отличаются от общепринятых в России.
Когда Путин стал президентом, у меня возникло интуитивное ощущение, что что-то ужасное произойдет между этими мощными игроками. Меня изумляло, что Ходорковскому не уделяют должного внимания. В 2000 году я предложила своему коллеге-журналисту, специалисту по нефтяному бизнесу, написать книгу о нем, но он полушутливо-полусерьезно отказался: «Отличная идея, но нас могут убить». Но я вцепилась в эту идею. И когда Михаила Ходорковского и Платона Лебедева осудили в 2005 году, решила больше не ждать и снять фильм. На книгу у меня не хватало знаний и опыта. А фильм, я решила, сделать легче. Если бы я знала тогда, сколько времени, сил и моральной энергии потребует эта работа, я бы тысячу раз задумалась, браться ли за нее.
О.С.: Вы финансировали фильм сами, вместе с исполнительным продюсером Пилар Креспи. Почему? Вероятно, можно было найти заинтересованных инвесторов.
К.К.: Да, «Власть» снята преимущественно на доходы от деятельности моей дизайнерской фирмы I Pezzi Dipinti. Закончить его мне финансово помогла подруга, которая заинтересованно следила за проектом с самого начала. За время работы над фильмом – а сейчас уже пошел седьмой год – рассматривались самые разные варианты участия потенциальных дистрибьюторов. Но, увы, ни один из вариантов не вытанцовывался во что-то реальное и убедительное. И сейчас моя главная цель – найти способ показать фильм максимальному числу зрителей.
Вопреки вашему предположению, найти средства на такой фильм крайне сложно. Должна заметить, что Ходорковский и Россия в целом не являются, к сожалению, популярными темами для американцев. И не только для них. Для меня стало шоком равнодушие европейцев. Только я затевала разговор, на меня махали рукой: Россия – отыгранная тема, олигархи и Ходорковский не интересуют, о Путине уже снимали, не нужно, ну и так далее. Но ведь это вовсе не так: ни Россия, ни Ходорковский, ни Путин вовсе не отыгранные темы, это предельно актуальные и развивающиеся сюжеты.
О.С.: Вы пытались получить возможность лично встретиться с Михаилом Ходорковским?
К.К.: Даже не пыталась. Когда я начала работу, он был в заключении, а когда забрезжила надежда на его освобождение, я уже заканчивала монтаж картины. Так мне казалось, что заканчивала, а на самом деле – вовсе нет. Я поехала в Читу, чтобы снимать на судебных слушаниях. Я снимала его еще дважды на втором процессе. Но, честно говоря, меня не сильно интересовала возможность взять у него интервью. Меня больше интересовали люди вокруг, а он служил больше символом, голограммой, скрепляющей идеей, но главное – они. Конечно, если бы его выпустили, я бы постаралась с ним встретиться.
О.С.: За время работы у вас изменилось первоначальное мнение о Ходорковском?
К.К.: Совершенно нет. Мое твердое ощущение, что он был и остается ключевой фигурой для постсоветской России, только укрепилось.
О.С.: Получали ли вы отказы от людей, которых вы хотели проинтервьюировать? Если да, то почему, какие были их мотивировки?
К.К.: Только трое отказались. Двое опасались за свою безопасность. А один предпочитает абсолютное «прайвеси».
О.С.: Что вы подразумеваете под «Властью»? Имеете ли вы в виду конкретно Владимира Путина и его окружение?
К.К.: Точное название фильма – Vlast (Power). Смысл двойного названия – в желании покрыть все возможные интерпретации понятия власти: как ее добиваются, наращивают, укрепляют, как схлестываются силы в борьбе за власть и так далее.
О.С.: Считаете ли вы, что Ходорковский может стать политической альтернативой нынешней власти в России?
К.К.: Нет.
О.С.: Вы свободно снимали в России, или вам чинили препоны?
К.К.: И да, и нет. Я стремилась сильно не высвечиваться, может быть, поэтому достаточно легко проскакивала бюрократические рогатки. С другой стороны, непростая логистика, технические заморочки со связью, все многочисленные российские головоломки создавали ощущение нахождения внутри романа Джона Ле Карре.
О.С.: Почему вы не дали слово в фильме оппонентам Ходорковского? Похоже, вы избегаете ответа на вопрос о его виновности или невиновности.
К.К.: Почему же? Они имеют слово... Путин – единственный человек в фильме, чьи слова не сокращены. Российская власть на протяжении десяти лет полностью контролирует масс-медиа и судебный аппарат и использует все рычаги, чтобы донести свою позицию до общественности. Что касается вины или невиновности Ходорковского на первом процессе, то я даже не пытаюсь вынести какое-либо суждение. Если же говорить об обвинениях, предъявленных ему на втором процессе, то с точки зрения логики они абсурдны и противоречат первому приговору.
О.С.: Самый запомнившийся момент съемок?
К.К.: Их так много за более чем шесть лет. Но, пожалуй, два эпизода выделяются. Один, когда мы поздно ночью сидели с Павлом Ходорковским, сыном Михаила Борисовича, в Пашиной квартире в Нью-Йорке, и каждый из нас из своих источников узнал в тот момент, что назначили слушания о возможности его досрочного освобождения. И второй: я находилась в крохотной судебной комнате в Сибири всего в 15 футах от Ходорковского и видела его лицо в тот момент, когда ему сообщили, что в досрочном освобождении ему отказано. Я думаю, в его сознании тогда произошли огромные изменения.
О.С.: Какие шансы, что фильм покажут в России?
К.К.: Его уже дважды показали в России! Первый раз в апреле 2010 года на забитом битком просмотре, организованном SNOB Media. Второй раз – 16 декабря на показе, устроенном пресс-центром Ходорковского.
О.С.: Вы думаете, ваше послание будет понято и услышано американцами?
К.К.: Абсолютно уверена! Несмотря на мнение американских дистрибьюторов и презентеров, что американцев не волнует Россия, публика здесь охотно смотрит наш фильм на кинофестивалях, на Капитолийском холме, в многочисленных университетах. Люди потрясены этой историей и возмущены тем, что мейнстримовские и даже высоколобые масс-медиа так мало об этом сообщают. Это ошибка – так недооценивать людской интеллект. Фильм дает возможность зрителям самим делать выводы, слушая с экрана голоса разных людей, причастных к делу Ходорковского. Это общечеловеческая история, а не только русская политическая история.
О.С.: Ваше личное предположение относительно судьбы Ходорковского? Есть ли шанс на освобождение?
К.К.: В России все возможно. Его судьба – в руках двух человек. Может, даже одного.
Спецрепортаж «Приговор Ходорковскому и Лебедеву» здесь
