МОСКВА — Последние годы существования СССР запомнились тем, кто жил в Советском Союзе в это время, картиной настоящего экономического бедствия: пустые полки магазинов, талоны на сахар и водку, гуманитарная помощь стран Запада, иногда попадавшая сразу на продовольственные рынки, – все это были обыденные детали повседневной жизни советских граждан.
Можно ли говорить, что экономика сыграла в распаде СССР такую же роль, как и политика? И оставался ли шанс на то, что советскую систему экономических связей удастся сохранить? На эти вопросы Русской службе «Голоса Америки» дали ответы известные российские экономисты.
Евгений Гонтмахер: экономические волнения могли бы привести к очень болезненному распаду
Заместитель директора Института мировой экономики и международных отношений РАН, бывший руководитель департамента аппарата правительства России Евгений Гонтмахер говорит, что решающим в развале СССР оказалось решение Украины о независимости: «Я думаю, что «последний гвоздь» в экономику СССР забила Украина. Собственно говоря, все, что произошло потом между Россией и Украиной, вплоть до нынешних времен, до открытого кризиса, – это продолжение разрыва советского экономического пространства. Выход Прибалтики и кавказских республик не смог бы поколебать те принципы, те институты, которые были созданы в советское время. Экономическая ось Советского Союза проходила через Россию, Украину, Казахстан и совокупно Среднюю Азию, отчасти – Белоруссию».
При этом экономист отмечает, что «общесоюзный экономический механизм настолько одряхлел, настолько был уже источен, что вариантов не было – это все должно было грохнуть, если не тогда, в конце 1991 года, допустим, если политические события развивались бы немножко по-другому, не было бы драмы ГКЧП, потом парада суверенитетов, то чуть позже: все равно экономика была в настолько кризисном состоянии, что политические последствия обязательно бы наступили».
Евгений Гонтмахер полагает, что экономические неурядицы вполне могли привести к тому, что распад Союза ССР сопровождался бы большими массовыми волнениями и очень серьезными насильственными действиями: «Эта ситуация не могла долго продолжаться. Я думаю, что дело дошло бы до массовых волнений. Мы с вами помним шахтерские забастовки. Экономика очень быстро переросла бы даже не в сепаратистскую по отношению к Советскому Союзу, а просто в общесоветский разлад, когда люди бы бастовали и переставали работать, когда на низовом уровне пошли бы факты какого-то неповиновения решениям ЦК, КГБ, и так далее. Если бы не перехват элит, который произошел в конце 1991 года, когда собрались в Беловежье и объявили, что Советского Союза больше нет, то распад Союза прошел бы намного более дисперсно».
В частности, по мнению эксперта, сепаратистское дробление СССР могло быть гораздо более мелким: «Еще непонятно, что бы от СССР осталось, потому что в составе РСФСР были республики Кавказа, Поволжья. Неизвестно, например, что было бы с Татарстаном, который мог вполне объявить независимость и без Беловежья».
С пониманием того, как именно нужно реформировать советскую экономику, вспоминает, Евгений Гонтмахер, тоже были большие проблемы: «Если бы начали, как некоторые предлагали, с либерализации внешней торговли, когда советские государственные предприятия получили бы право выхода на внешние рынки, это разорвало бы экономику. Потому что, допустим, на той же самой Украине многим предприятиям было бы намного более выгодно торговать с Европой, чем с Россией, РСФСР и другими союзными республиками».
Экономист считает, что руководство СССР было просто не способно на быструю и трезвую оценку ситуации: «Распад экономики шел очень быстро. Если предположить, что, допустим, премьером Советского Союза стал бы, условно говоря, Гайдар, то я не исключаю ситуации, когда, может быть, на какое-то время удалось бы это приостановить. Но мы же с вами видим, что тогдашнее политическое руководство СССР было не готово к такого типа людям, которые достаточно радикально бы все двигали. То, что делали Николай Рыжков, Валентин Павлов и сам Михаил Сергеевич Горбачев – это все было паллиативно. Они по определению не могли поспеть за событиями и держали в голове идею, что все нормально, все институты работают хорошо, что есть отдельные временные трудности, и можно что-нибудь точечно сделать».
Эксперт не исключил и того, что если бы лидер Казахстана Нурсултан Назарбаев стал премьером Советского Союза – такие предложения высказывал, в частности, Михаил Горбачев – то «он мог бы смягчить эту ситуацию, по крайней мере, за счет резкого ускорения экономических реформ».
«Но стать президентами своих независимых стран тогда торопились все» – с иронией добавил Евгений Гонтмахер.
Андрей Нечаев: была абсолютно реальная угроза голода в крупных городах
Лидер партии «Гражданская инициатива», бывший министр экономики России Андрей Нечаев напоминает, что в последние месяцы СССР, входившие в него республики – в частности, Россия, – столкнулись с очень серьезной угрозой: «Была абсолютно реальная угроза голода в крупных городах, которые находились полностью на централизованном снабжении, которое, в свою очередь, во многом базировалось на импорте. А поскольку западных денег, валюты не было, а западные кредиты после путча были заморожены, то импортный ручеек практически пересох. Крестьяне не хотели по фиксированным ценам сдавать зерно в централизованные фонды. Поэтому угроза голода или чего-то близкого к этому в крупных городах была абсолютно реальной».
Кроме того, рассказывает Андрей Нечаев, советское правительство к распаду СССР много задолжало: «У Егора Гайдара в книге есть оценка этих долгов. Часто говорят о долгах Парижскому и Лондонскому клубам, но были еще очень крупные долги перед странами СЭВ, перед рядом арабских стран. В общей сложности это было где-то порядка 115 млрд. долларов. Это при том, что в какие-то дни валютные резервы правительства России составляли 20-30 миллионов долларов: Россия стала фактически правопреемником и по активам, и по долгам СССР, соответственно, деньги, которые были во «Внешэкономбанке», оказались в распоряжении российского правительства. Валюта приходила и уходила, но, тем не менее, в отдельные дни были цифры такого порядка».
Андрей Нечаев свидетельствует, что экономический коллапс был связан с коллапсом административным: «После августовского путча разрушилась вся государственная машина. И это, кстати, накладывало серьезный отпечаток на то, как проводились реформы в России. Потому все разговоры о постепенном пути, а-ля китайский, конечно, были хороши, но не в ситуации, когда у вас, с одной стороны – коллапс экономики, с другой стороны – полностью разваленная государственная машина».
Уже после прекращения существования СССР, говорит известный российский экономист, России досталось трудностей больше других из-за того, что она стала правопреемницей Союза. В первую очередь это касалось долгов: «Внешние кредиторы, например, настаивали на солидарной ответственности бывших советских республик, правда, сразу исключив республики Прибалтики. И эта солидарная ответственность была подписана, но поскольку никто кроме России платить не хотел, да и не мог всерьез, то довольно быстро все обязательства и все активы перешли к России. Фактически весь союзный долг оказался российским».
Бюджет тоже был, как рассказывает Андрей Нечаев, получен в наследство от Союза: «На Россию перешли многие расходы от союзного бюджета, в частности, содержание армии, большая часть внешнеполитической деятельности, чего, собственно, в российском бюджете никогда не было, естественно – он был весьма скромен. В какой-то степени России пришлось составлять бюджет как бюджет Советского Союза. При том, что доходы были чисто российские. Вообще, если говорить о России, то во многих ключевых государственных институтах никого не было, потому что эти функции выполняли союзные органы».
Экс-министр экономики так же, как и Евгений Гонтмахер, убежден в отсутствии у руководства СССР воли к необходимым реформам: «Те достаточно радикальные реформы, которые мы вынуждены были именно по причине коллапса советской экономики провести в России, вполне можно было провести и в Советском Союзе. Собственно, разного рода программы реформ Горбачеву предлагались: «500 дней», другие варианты, но советское руководство на это не решилось. Прежняя планово-административная система, в которую вносились косметические изменения, зачастую приносившие, скорее, вред, чем пользу –типа закона о социалистическом предприятии 1987 года, все эти молодежные центры научно-технического творчества, кооперативы.... В той форме, в которой эти законы были приняты, они имели много негативного. Просто отсутствовала политическая воля».
