Ирина Папкова: Родилась я в Сан-Франциско, жила там до пяти лет, потом родители переехали в Бостон, поскольку мой отец учился в Бостонской консерватории, там мы прожили года три, после чего родители переехали на север штата Нью-Йорк, там есть русский монастырь, центр православной русской диаспоры, где сейчас находится управление Зарубежной Православной Русской Церкви. Это Свято-Троицкий монастырь в Джорданвиле. А так как мой отец – священнослужитель, родители решили нас там воспитать.
Елена Михайлова: Давай перейдем на «ты», мы друг друга уже давно знаем и познакомились при довольно забавных обстоятельствах - я врезалась в тебя на машине, вышла и начала извиняться по-русски.
ИП: А я, к твоему удивлению, ответила тебе на том же языке.
ЕМ: Но вернемся к твоим родителям. Твои предки русские?
ИП: Да, с обеих сторон мои бабушки и дедушки выехали во время второй мировой войны, как и многие, оказавшиеся под оккупацией. Некоторые города, например Таганрог, встречали немцев хлебом-солью. Поэтому, когда советские войска возвращались, им невозможно было там оставаться, их бы посадили за то, что они, якобы, были коллаборантами. Хотя в тринадцать-четырнадцать лет какие коллаборанты! Немцы очень много молодежи из Восточной Европы вывозили в Германию, и бабушка моя работала в соляных шахтах. Так после войны они очутились в Германии, в беженских лагерях. Перезнакомились, поженились. Потом, где-то в начале 50-х они переехали в Америку. Мои родители встретились в детском лагере, который русские иммигранты устраивали для своих детей. Потом мама с папой поженились, после чего родилась я.
ЕМ: Обычно, когда семьи переезжают в Америку, уже второе поколение говорит по-русски с акцентом. Как получилось, что ты говоришь без акцента?
ИП: Во-первых, я родилась в Сан-Франциско, там 18 православных церквей, много русских. Даже в 70-х годах оставалось очень много русских. Мой отец служил в главном русском соборе в Сан-Франциско. Поэтому ему абсолютно не требовалось общаться с американцами. И я когда там росла, общалась исключительно с русскими детьми. А когда пошла в американскую школу, знала два слова по-английски… Кстати, мой дедушка принципиально не учил английский язык. Он был художник, расписывал православные храмы. Если ему надо было в магазин, он посылал детей. Или они ему писали записку, он приходил в банк, показывал записку, что, мол, хочет взять столько-то денег. Они с бабушкой прожили очень бедно, но достойно.
ЕМ: Кем ты себя считаешь - русской или американкой?
ИП: Я себя здесь чувствую абсолютно комфортно и там тоже. Года три назад я поехала в Петербург по обмену, прожила там полгода. Я поняла, что могу там жить, но в данный момент я там жить не хочу. У меня были довольно неприятные приключения. Люди там потрясающие, меня спасло то, что там исключительно хорошие люди. Я там сильно заболела и провела два месяца в российских больницах. Поэтому все, кто знает, что такое русская больница, поймут, почему ассоциации такие неприятные. На самом деле, я бы с большим удовольствием жила где-нибудь в Европе, в Париже или в Германии.
ЕМ: Почему не в Америке?
ИП: Я здесь для себя места не вижу
ЕМ: Чего именно тебе не хватает?
ИП: Культурных людей.
ЕМ: А какое у тебя образование? Чем ты занимаешься в жизни?
ИП: Учусь в Джорджтаунском университете и через год-два должна получить там докторат. Занимаюсь политологией, хотя интересы у меня довольно широкие, я увлекаюсь музыкой, литературой. Поэтому либо мне нужно переезжать в Нью-Йорк, где жить дорого и невозможно, либо ехать в Европу.
ЕМ: На каком языке ты думаешь?
ИП: Это зависит от настроения. Когда я хочу просто чувствовать себя самой собой, я думаю по-французски. А так, в зависимости от того, с кем я общаюсь. Преимущественно - с русскими, потому что у нас в университете много русских студентов. Кроме того, я хожу в Вашингтоне в церковь, где тоже много русских. Но когда общаюсь с американцами на работе, с ними я думаю по-английски.
ЕМ: Сколько языков ты знаешь?
ИП: Хорошо говорю на трех. Очень хорошо понимаю испанский и итальянский, читаю по-португальски, достаточно прилично по-немецки, в Джорджтауне изучаю польский и понимаю процентов на 50 братско-славянские языки.
ЕМ: На каком языке ты видишь сны?
ИП: Сны я вижу по-русски, хотя там, в основном, зависит от сюжетов.
ЕМ: Какие у тебя планы на будущее?
ИП: Надеюсь через недели две сдать экзамены, после чего меня должны допустить до диссертации, а потом я собираюсь стать писательницей.
ЕМ: Что ты будешь писать?
ИП: Об этом потомство узнает лет через пять-шесть.
