Кажется, первый курс, который мне много лет назад предложили преподавать в американском университете, назывался «Введение в русскую культуру». На предложение я растерянно ответил: «А, собственно, что вы имеете в виду?»
Как мне было уже и тогда известно, один ученый доброхот насчитал по словарям 732 определения слова «культура». Между некоторыми из семисот тридцати двух «культур» не было ну совершенно ничего общего. На мой растерянный вопрос я от доброжелательного, но сурового работодателя ответа не получил. Верней, мне было отвечено нечто туманное, чей смысл сводился к – «А делай чего хочешь, чего пристал?»
Я стал интересоваться: а что под таким названием преподают в других университетах? Оказалось, что разные вещи. В одних студентам впаривали что-то про начальную летопись и «Слово о законе и благодати», никонианские реформы и «Наказ» Екатерины II, Чаадаева и Герцена, народовольцев, богоискателей, легальных марксистов, богостроителей и академика Сахарова. Дело хорошее, но это, на мой взгляд, не столько история культуры, сколько интеллектуальная история России.
Почаще курс состоял из сведений об иконописи и церковной архитектуре, показа слайдов с картин Александра Иванова, Репина, Кандинского и Шагала под музыку Чайковского и Рахманинова. Но это, на мой взгляд, обзор искусств.
Наконец, еще чаще – всего понемножку: и Герцен с иконами, и Шагал с Екатериной, и Сахаров под Рахманинова. Ну, а это, по-моему, уж вовсе черт знает что.
В конце концов свой курс я построил на традиционных для русской культуры (культуры в семиотическом, лотмановском понимании) оппозициях: леса и степи, уюта и простора, православия и язычества, города и деревни, государства и личности, России и Запада, народа и интеллигенции и т.п. И, как мне казалось, тут уж материал икон и картин, философии и музыки стал выстраиваться в какую-то систему. Курс, который я с тех пор читал много раз, пользуется у студентов популярностью. Но, честно сказать, не такой популярностью, как курсы, устроенные по рецепту сборной солянки.
Что до выбора учебника, основного текста для такого курса, то выбора не было. Если не считать халтурных книжонок, то была только одна книга на английском, замечательная история русской культуры под названием «Икона и топор» Джеймса Биллингтона. Мне она очень подходила не только потому, что это кладезь живо изложенной информации, но еще и потому, что подход у Биллингтона, хотя он и соблюдает хронологию, понятный мне – тематический: русское мессианство, космизм, коллективистская утопия и проч.
С недавним выходом «Культурной истории России» Орландо Файджеса[Orlando Figes Natasha’s Dance, Henry Holt & Co.], ученого, известного своими работами по истории русской революции, у англоязычного читателя, интересующегося Россией, появился выбор.
У Биллингтона даже само название – концепция: «Икона и топор». Файджес не выстраивает концепций. Над подзаголовком «Культурная история России» стоит основное название: «Наташин танец». Имеется в виду, конечно, известная сцена из «Войны и мира», где юная барышня Наташа Ростова показала неожиданное, интуитивное умение отплясывать русского и всех удивила. Вот и Файджес на протяжении семисот с лишним страниц удивляется богатствам и неожиданностям русской культуры. Обширная книга состоит из исторических анекдотов и биографических скетчей за период от крещения Руси до наших дней.
Первая рецензия, появившаяся в литературном приложении к лондонскому «Таймсу», была ругательная: де и поверхностная книга, и ошибок много. Ошибок не так уж и много, а что до поверхностности, то какой же еще может быть история такого охвата?
Симпатично в книге и то, что Файджес представляет судить о России национальным культурным героям - Пушкину, Толстому, Чехову, воздерживаясь от собственных оценочных суждений. Он даже заканчивает свой том знаменательными словами Игоря Федоровича Стравинского. Вернувшись в Москву в 1962 году после 50-летнего отсутствия на родине, Стравинский, подняв на банкете рюмку водки, сказал: «Я покинул Россию не по своей воле, хотя многое в моей России и в России вообще мне не нравилось. И все же критиковать Россию – мое право, потому что Россия моя, потому что я ее люблю, и иностранцам я этого права не уступаю».
Кстати об иностранных критиках России. В рецензии на книгу Файджеса известный американский журналист русского происхождения Сергей Шмеман вспоминает: «Однажды я получил письмо от Ричарда Никсона, откликнувшегося на мою статью об одном советском колхозе. В этом письме Никсон рассказал, что у него появился интерес к России в студенческие годы, когда он прочитал «Анну Каренину». В особенности ему запомнились те места, где рассказывается, как сопротивлялись крестьяне левинским нововведениям… Именно это, говорит Никсон, я вспоминал во время знаменитого спора с Хрущевым на американской выставке в Москве». Ричард Никсон под влиянием Льва Толстого! Поистине пути русской культуры неисповедимы.
