Отношения с исламом как политическим институтом и идеологией пока не определены ни в одной из стран Средней Азии. В соответствии с джефферсоновской моделью демократии ислам вообще не упоминается в их конституциях. Напротив, там подчеркивается принцип равенства всех религий и отделения церкви от государства. Однако стремительный рост исламского радикализма в 90-х годах заставил местные власти, если не де-юре, то де-факто заняться этой проблемой. О том, как она решается в разных странах Средней Азии, рассказал на конференции в вашингтонском Центре Вудро Вильсона таджикский политолог Камаледдин Абдулаев.
«Подчинение, подавление, сотрудничество: таковы три основные модели взаимоотношений государства с исламом в Средней Азии, - говорит Камаледдин Абдулаев. - Первая модель наиболее последовательно прослеживается в Узбекистане. Ташкент постоянно использует силу для консолидации власти и уничтожения всех реальных и потенциальных соперников. Власти пытаются создать официальный ислам, полностью отстраненный от политики. Но это им явно не удается. Более того, попытки подчинить ислам порождают усиление радикального фундаментализма. Муллы-назначенцы не пользуются никаким авторитетом в народе, и многие верующие вступают в подпольные исламские организации, которые крайне враждебно относятся к секулярному правительству. На первом месте среди них Исламское движение Узбекистана (ИДУ) - ближайший союзник Усамы бин Ладена и «Аль-Кайды» в Средней Азии».
Примечательно, что ИДУ зародилось как вполне мирное движение умеренного толка. Но в 1988 году был принят закон о религии и религиозных организациях, который еще больше ужесточил ограничения на свободу вероисповедания советских времен и легализовал жестокое преследование исламского активизма. Лишенное возможности законного участия в политическом процессе, ИДУ начало стремительно радикализироваться. Целью движения стало свержение режима. Кровавые рейды боевиков ИДУ в Узбекистане и Таджикистане доказали полную несостоятельность модели подчинения ислама, говорит Камаледдин Абдулаев.
Столь же негативно, по его словам, показала себя и модель подавления, практикуемая в Туркменистане: «Американская комиссия по оценке состояния религиозной свободы в мире внесла Туркменистан - вместе с Ираном, Ираком и Суданом - в список стран, где свобода вероисповедания подавляется самым грубым образом. В Туркменистане запрещена любая религиозная деятельность, кроме той, что проводят официальный совет мусульман-суннитов и русская православная церковь. Основанному на племенной иерархии авторитарному режиму Сапармурата Ниязова пока удается уничтожать любые ростки исламского активизма, но совершенно очевидно, что в стране неминуемо появятся радикальные организации типа Исламского движения Узбекистана, которые так же, как и ИДУ, станут угрозой для всего региона».
На фоне Туркменистана и Узбекистана Таджикистан представляется чуть ли не идеалом секулярно-религиозной гармонии. До идеала ему, конечно, далеко, замечает Камаледдин Абдулаев, но модель сотрудничества, разработанная в Душанбе, приносит вполне положительные результаты: «В 1999 году в Конституцию была внесена поправка, разрешившая создание партий демократического, религиозного и атеистического характера. Поправка, бесспорно, звучит наивно - как будто партия не может быть одновременно религиозной и демократической, но, тем не менее, она позволила легализовать партию Исламского возрождения Таджикистана. И сегодня Таджикистан - единственная страна в Средней Азии, где исламисты - после 10 лет кровопролитной борьбы с властями - начали участвовать в политическом процессе законным путем внутри квазидемократической структуры.
Таджикский политолог признает, что компромисс был достигнут под давлением зарубежных гаранторов мирного соглашения между Душанбе и исламистами, что, конечно, подрывает его легитимность. Не случайно, что на последних парламентских выборах партия Исламского возрождения получила всего 5% голосов, что позволило ей завоевать только 2 депутатских места. Более того, ПИВ построена по принципу мусульманского братства, требующего слепой преданности лидеру, что также мешает ей функционировать как полноценная демократическая партия».
И тем не менее, говорит Камаледдин Абдулаев, таджикская модель при всей своей несовершенности убедительно доказала, что только сотрудничество с исламистами дает надежду на установление гармоничных отношений между секулярным государством и исламом.
Абдулаев решительно не согласен с теми, кто опасается, что сотрудничество с исламистами проложит путь к власти радикальному фундаментализму. Он советует четко разграничивать религиозный политический активизм и исламизацию среднеазиатских стран. «Исламские ритуалы, уклад жизни и символы постепенно становятся неотъемлемой частью жизни средне-азиатов, - говорит Абдулаев. - К примеру, во время священного месяца Рамазан большинство населения - неверующего и далекого от исламского активизма - соблюдало пост. Мне в этом видится зарождение плюрализма и реинтерпретации ислама».
«Это глубоко положительное явление, достойное всяческой помощи и поддержки, - говорит Камаледдин Абдулаев, - и западные страны должны серьезно об этом задуматься. Поддержка жестоких антидемократических режимов под предлогом искоренения исламского терроризма может оттолкнуть среднеазиатов от Запада (в первую очередь от США) - и бросить их в объятия исламских радикалов. И напротив, поддержка общественных дебатов и процесса самоосмысления поможет сближению Запада и Средней Азии.
