Уже прошло более полутора десятков лет с тех пор, как малоизвестный в ту пору сотрудник госдепартамента Фрэнсис Фукуяма выступил с нашумевшей статьей «Конец истории». В атмосфере всеобщей эйфории после краха коммунизма во всех странах Варшавского договора автор провозгласил: «У либеральной демократии не осталось серьезных идеологических соперников».
Отныне, считал Фукуяма, история в прежнем понимании, как серия противостояний и кризисов, завершилась, и впредь будет только плавное процветание. Автор, если я правильно припоминаю, сетовал, что будет скучновато.
Оглядываясь на миновавшие с тех пор годы, можно подобрать для них разные эпитеты, но вот скучными они точно не были. Тут и войны в Югославии, в Чечне, в Ираке, и эпизоды геноцида в Руанде и Судане, и акты массового террора, не имеющие себе прецедента.
Но самым главным аргументом, наголову разбивающим тезисы Фукуямы, было даже не это. По мнению известного публициста-политолога Роберта Кагана, основным признаком того, что в истории все остается по-прежнему, стало возрождение национализма — идеологии, которую еще недавно полагали погребенной в архивах. В своей новой книге «Возвращение истории и конец грезам» Каган пишет о новом и нарастающем идеологическом противостоянии, называя в качестве примера националистического реванша Россию, Китай и Венесуэлу. Для всех этих трех стран характерно, что население, в целом, поддерживает продвигающие идеологию режимы. Про Китай можно добавить, что там население явно вышло из-под контроля и в своем рвении опережает растерявшуюся власть.
Каган проводит интригующую параллель. Уровень неприязни по отношению к Западу в сегодняшней России достиг, по его мнению, накала, в последний раз засвидетельствованного в веймарской Германии после версальского фиаско. И это на фоне стремительного экономического роста, который в Германии тоже был зарегистрирован, но уже в более поздний период, который веймарским никак не назовешь.
Как отмечает в своей рецензии на книгу в журнале City Джеймс Керчик, главный и не сразу очевидный тезис Роберта Кагана заключается в том, что наибольшую опасность представляет не террор, к которому в последние годы так приковано внимание всего мира, а авторитарные государства. История, по мнению Кагана, вернулась к норме. С однополярностью покончено, глобальный идеологический конфликт — это и есть нормальное состояние истории, так сказать «по умолчанию».
Интересно проследить внутренние для США аспекты идеологической эволюции самого Кагана. Когда-то он был одним из ведущих неоконсерваторов младшего поколения, вдохновителей войны с Ираком. Программа этого направления подразумевала установление демократии в наиболее взрывоопасных точках мира, полагая, что это вызовет своего рода демократическую цепную реакцию. По сути дела, эти люди выступали за скорейшую реализацию предсказаний Фукуямы, который и сам некоторое время примыкал к неоконсерваторам.
Сегодня это направление поразил полный разброд, катализатором к которому явилась в основном именно иракская война. Многие, в том числе Фукуяма, демонстративно порвали со своей былой идеологией. Роберт Каган никогда подобных жестов не делал, но его дрейф очевиден. От идеалистических порывов неоконсерватизма он перешел на явные позиции так называемой «реалистической» школы политологии, с которой прочнее всего ассоциируются имена Генри Киссинджера и Збигнева Бжезинского.
Представители этой школы, под сильным влиянием которой находился отец нынешнего президента, считали, что для США международная политика может быть лишь продолжением внутренних интересов, и «благотворительности» в ней не место. И возвращение к этой доктрине — еще один из признаков «нормализации» истории.
