Одной из достопримечательностей хрущевской оттепели в СССР стал расцвет жанра анекдота. Одно из объяснений этой достопримечательности: при Хрущеве за анекдоты перестали сажать.
Когда свободы стало больше, орды предприимчивых авторов стали издавать сборники этих анекдотов в расчете сшибить лишний рубль на чужом остроумии. И стало до боли ясно, что большая часть этих шуток либо совершенно не смешна, либо утратила весь юмор с переменой ситуации. Но были, конечно, и приятные исключения.
Некоторые комментаторы выказывали смелую мысль о том, что анекдоты были одним из факторов, подорвавших коммунизм изнутри. Продюсер документальных фильмов Бен Люис, владеющий русским и немецким, решил проверить эту версию и отправился в экспедицию по бывшим странам СССР и советского блока. Результат такой не слишком научной проверки, опубликованный в виде книги, показал, что по изобилию анекдотов коммунизм далеко опередил нацизм, но это многие из нас и без того подозревали.
Подозревали также и другой попутно выяснившийся факт: значительная часть наиболее жизнеспособных анекдотов оказалась гораздо старше, чем мы сами или коммунистический строй, — новые инсценировки вечных сюжетов. Вот один из примеров у Люиса. Овцы пытаются покинуть страну, в которой органы госбезопасности отдали приказ арестовать всех слонов. «Но вы ведь не слоны», – говорят им, на что они отвечают: «Поди докажи это тайной полиции». Нам, конечно, известен вариант про верблюдов, но ни одна из этих версий не является оригинальной. Сюжет взят из персидской поэзии XII века.
Другие примеры приводит Ноэл Мэлком в рецензии на книгу Люиса: «Правда ли, что половина членов политбюро — идиоты? Неправда, половина членов политбюро — не идиоты». На самом деле это сказал в свое время британский премьер Дизраэли о членах палаты общин. Анекдот о Брежневе, планирующем полет на солнце ночью, возник, судя по всему, в Ирландии на местном материале.
В свое время известный российский филолог-структуралист Владимир Пропп сумел показать, что неисчислимое количество волшебных сказок всего мира сводится к очень ограниченному числу ситуаций и сюжетных поворотов. Вполне возможно, что с анекдотами ситуация обстоит аналогичным образом, и самые смешные из серии о Штирлице — практически те же, что были смешными в варианте о Чапаеве.
Нелепо, однако, утверждать, что именно Штирлиц и Чапаев сокрушили коммунизм или даже сыграли в его крахе заметную роль. Смех, как отмечает Мэлком, является реакцией на абсурдность ситуации, и когда абсурдом является официальная позиция режима, смех обращается против нее. Но его сокрушительную силу переоценивать не стоит, она — ничто в сравнении с экономическими факторами, реально похоронившими коммунизм. А вот нацизм похоронила война, и в такой ситуации было не очень до смеха. О войне и у русских особых шуток нет — Штирлиц все же не война, а кино, как до него Чапаев.
А вот анекдоты о самих коммунистических вождях как раз и принадлежат к числу наименее смешных — перечитывая их сегодня, немного стыдишься за себя прежнего, который усматривал а этом юмор. В каждой шутке есть доля правды, но в этой их разновидности печальной правды было подчас куда больше, чем смеха.
Интересно, что в период перестройки, когда гнет сильно ослаб и наверху явно растерялись, политические анекдоты на время вообще исчезли. Жанр возобновился лишь по мере выстраивания «вертикали власти». Смех — защитная реакция, а не наступательная.
Легко заметить, что о капитализме анекдотов просто не существует. Капитализм — практика, а не утопическая доктрина. Его можно не любить, но смеяться над ним никому не приходит в голову.