Жанру романа, распространившемуся в XVIII столетии в ответ на нужды возникшей в ту пору массовой читательской аудитории, многократно предрекали гибель. Многих из тех, кто ее предрекал, уже самих нет в живых, а вот с романом, похоже, ничего не случилось.
То есть, все-таки случилось, но не вполне то, о чем прорицали его могильщики. В ходе своей почти трехсотлетней эволюции он расслоился на несколько неравных категорий. Самую массовую составляют «жанровые» типы, такие как детектив, фантастика, женские романы и пр. «Высокий» роман, рассчитанный на более взыскательную аудиторию, тоже неоднороден. Сюда входит психологический роман классического типа, а также направления, отклоняющиеся от реалистической традиции, как их ни именуй - «магический реализм», «постмодернизм» и так далее.
Я уже не раз и с огорчением писал, что в России, давшей миру такие великие образцы психологического романа как «Анна Каренина» и «Братья Карамазовы», этот жанр, судя по всему, сегодня мертв. Анализировать причины здесь просто нет времени, можно назвать одну, хотя и не самую главную: популяризация приемов все тех же «магического реализма» и «постмодернизма».
В Соединенных Штатах, где эти последние два направления вполне процветают, психологический роман, тем не менее, не исчезал никогда, хотя лучшему из мастеров в этой области, Филипу Роту, уже далеко за семьдесят. Закономерно, что именно здесь расцвел и лучший, на мой взгляд, литературный критик, Джеймс Вуд, недавно опубликовавший новую книгу «Как устроена художественная литература».
Слово «расцвел» здесь не случайно. Вуд — британец, дебютировавший со своими критическими статьями на страницах британской газеты Guardian. В скором времени его известность докатилась и до этой стороны океана. В настоящее время он — профессор Гарвардского университета и ведущий литературный критик журнала New Yorker.
По словам Софи Рэтклиф, критика лондонской газеты Times, Джеймс Вуд обладает редкой способностью обнаруживать в литературе детали, которые задним числом ослепительно очевидны. Главный предмет его внимания — так называемый «свободный непрямой стиль», с помощью которого писатель анализирует психологическое состояние персонажа. Я не помню, чтобы встречал этот термин в современной русской критике,— его, возможно, сегодня не к кому применить.
Рэтклиф как бы реконструирует библиотеку самого Вуда по его симпатиям — это Сол Беллоу, Томас Гарди, Кнут Гамсун, Вирджиния Вулф, Генри Джеймс, Толстой, Достоевский и уже упомянутый Филип Рот. Но она упоминает, и не без досады, имена, которые в этой библиотеке явно отсутствуют, — в частности, Томаса Пинчона, чей последний роман «На этот день» стал настоящей сенсацией американской литературы.
Эту досаду я разделяю при всем восхищении мастерством и проницательностью Джеймса Вуда. Пинчон, мастер гротеска и художественной паранойи, лежит за пределами «свободного непрямого стиля», да и никакой реальный психологизм невозможен в книге с сотнями персонажей, с невероятными и фантастическими поворотами сюжета. В отличие, скажем, от Генри Джеймса или Чехова, он описывает не реальные бытовые ситуации, а экстремальные.
Тем не менее Пинчон и некоторые другие ему подобные — тоже дети богатой традиции, начиная, может быть, от Лоренса Стерна в XVIII веке. Если обратиться к русской литературе, то и она не сводится к психологическому реализму — демонстративно непсихологичен Гоголь, а отчасти и Достоевский; в прошлом веке в стороне от этой традиции лежат такие крупнейшие прозаики как Андрей Белый и Андрей Платонов.
Все это, конечно, мастера плетения изощренных кружев, и остается только пожалеть, что главные и вечные литературные приемы в сегодняшней русской литературе прочно забыты. Будь у нас свой Джеймс Вуд, он напомнил бы нам о них. Вот только вряд ли подобрал бы современные примеры.
