НЬЮ-ЙОРК —
Что можно нового сказать о блокаде Ленинграда после сотен изданных книг и десятков снятых фильмов? Не претендуя на новаторство и сенсационность, голландский режиссер-документалист Джессика Гортер посвятила свою новую 77-минутную ленту «900 дней» этой трагической странице Второй мировой войны. Фильм получил главный приз на фестивале документального кино в Амстердаме и специальный приз жюри на «Артдокфесте» в Москве. В эти дни фильм «900 дней» демонстрируется на международном кинофестивале в Палм-Спрингс в Калифорнии.
Джессика Гортер изучала кинорежиссуру и монтаж в стенах Голландской кинотелеакадемии в Амстердаме. Поставила несколько короткометражных документальных лент о жизни в постсоветской России. В 2004 году вместе с братом Фрэнком Гортером сняла первую полнометражную ленту «Питер» о теперешней жизни в городе на Неве, дебютировавшую на кинофестивале в Роттердаме. «900 дней» – ее вторая полнометражная работа. В настоящее время она завершает монтаж фильма о петербургском художнике Геннадии Устюгове.
С Джессикой Гортер по телефону побеседовал корреспондент «Голоса Америки» Олег Сулькин.
Олег Сулькин: Джессика, хочу напомнить, что мы познакомились девять лет назад на кинофестивале в Роттердаме, где вы вместе с Фрэнком показывали «Питер». И вот новая картина, о блокаде Ленинграда. Почему вы так сфокусированы на этом городе?
Джессика Гортер: Когда мне было 18 лет, я впервые приехала в Ленинград. Было это в декабре 1989 – январе 1990 года. То есть в самый разгар перестройки. Я тогда очень много прочитала книг о России, от Достоевского до Солженицына, обнаружив их на книжных полках у своего отца. Я влюбилась в этот город. Кроме того, мое первое пребывание в нем совпало с революционными метаниями, свойственными юному возрасту. Именно там, в Питере, я подружилась с некоторыми людьми, причем, на всю жизнь. И потом в России всегда что-то происходит, бурлит, меняется, не всегда, правда, к лучшему. И следить за этими изменениями необыкновенно интересно.
О.С.: Вы выучили русский язык?
Д.Г.: Никогда специально не учила русский. Говорю по-русски, но, увы, плохо. Как-то объясняюсь. Звоню время от времени своим блокадницам (произносит это слово по-русски). Но для съемок нового фильма привлекла переводчицу, которая синхронно переводила с голландского на русский. Мне было важно все точно понимать и чтобы мои вопросы переводились с максимальной точностью.
О.С.: Почему именно сейчас вы заинтересовались блокадной темой? Когда впервые задумались об этом проекте?
Д.Г.: Когда я впервые приехала в Ленинград, естественно, тема блокады время от времени всплывала в разговорах. Не было в этом городе семьи, которая тем или иным образом не имела отношение к войне, страданиям и бедам той эпохи. Конечно, нельзя было не замечать официальной версии, которая, конечно, отражает правду истории, но лишь частично. Я слышала драматичные истории, как голодные, ослабевшие музыканты исполняли в блокадном городе Седьмую симфонию Шостаковича, как матери, умирая от голода, оставляли последний кусочек хлеба своим детям. Одна из блокадниц, 90-летняя Елена Яковлевна, рассказала мне, как зимой зашла в один дом по пути домой и увидела семью за столом, словно в музее восковых фигур. Все были мертвы. Замерзли, умерли от голода. И этот страшный образ навсегда врезался в память. А потом я увидела парад в честь Дня Победы, увидела, как под бравурные военные марши выходят на него бывшие блокадники, надевая ордена и медали. Этот контраст меня поразил.
О.С.: Насколько я знаю, фильму предшествовала театральная пьеса...
Д.Г.: Да, она называлась «Карантин». Серия портретов уцелевших жертв блокады. Тогда я осознала, что должна сделать этот фильм, что это моя миссия. Да, уже были сняты несколько документальных картин о блокаде, в том числе немецкий фильм начала 90-х и превосходный фильм Сергея Лозницы «Блокада». Но мне захотелось сосредоточиться на самих бывших блокадниках, чего не было раньше, показать их нынешнюю жизнь, дать им слово.
О.С.: Оценки войны, блокады, советского прошлого, высказываемые в фильме вашими собеседниками, очень разнятся. Кто-то отстаивает парадную версию, во всем оправдывая тогдашнее советское руководство. Другие, напротив, настроены очень критично, видя трагическую изнанку официальной версии. Как вы выстраивали эту галерею собеседников, заботила ли вас сбалансированность мнений?
Д.Г.: На исследование темы, съемки и монтаж ушло четыре года. Конечно, не весь отснятый материал вошел в окончательную версию. Новые решения приходили на ходу. Так, я собиралась беседовать только с руководительницей ассоциации бывших блокадников. Но в итоге получился увлекательный «круглый стол» с целой группой активисток этой организации. Они в один голос заявляли о своих симпатиях к Сталину и вообще к концепции «сильной руки», отстаивали исключительно героическую версию победы в войне.
О.С.: Как вы объясняете распространенность такой точки зрения на блокаду и войну в целом?
Д.Г.: Мне трудно объяснить их лояльность Сталину. Это сложный вопрос. Что я могу понять, так это их желание вписать свой трагический опыт, все немыслимые страдания, через которые они прошли, в понятный им исторический контекст. Официальная версия войны дает такую возможность, оправдывая неисчислимые жертвы. Блокадницам это помогает жить. Совершенно по-другому относится к прошлому бывшая блокадница Ленина Дмитриевна. Она рассказывала мне страшные истории выживания в нечеловеческих условиях, которые никак не вписываются в официальную историографию. У меня нет оснований сомневаться в правдивости ее воспоминаний. Но я понимаю и тех, кто не хочет слышать про ужасы блокады, в том числе про случаи каннибализма. Они просто хотят сохранить рассудок и спать по ночам. Если говорить о моем подходе к этой теме, то я вовсе не стремилась шокировать аудиторию натуралистическими деталями, не хотела превращать свой фильм в аттракцион ужасов. Мне просто хотелось показать блокаду и блокадников с самых разных сторон.
О.С.: Вам помогал ваш иностранный статус?
Д.Г.: Да. Я могла задавать людям самые простые вопросы, не боясь показаться глупой и необразованной. Может быть, кто-то хотел что-то приукрасить для иностранной съемочной группы, но большинство собеседников, уверена, были предельно искренни. Как, например, семейная пара Александр Федорович и Зоя Николаевна, которые открыто выражали неприятие духоподъемной официальной трескотни по поводу блокады. Но их неудобная для власти позиция не очень популярна. Как-то раз Зою Николаевну попросили выступить в средней школе с рассказом о блокаде, но больше не приглашали. Понятно, почему – ее взгляды неприемлемы для официоза. Кстати, официоз сегодня мало чем отличается от советской историографии войны. Советский Союз победил нацистскую Германию, и точка. С другой стороны, я хорошо понимаю гнев и возмущение, особенно со стороны российских ветеранов, когда они встречают на Западе попытки принизить или замолчать реальный вклад Советского Союза в победу над нацизмом. В голландской школе, где я училась, учителя втолковывали, что освобождение нам принесли американско-британско-французские союзники, а Россию упоминали лишь вскользь.
О.С.: У вашей камеры есть ценное свойство – показывать среду обитания предельно правдиво. Ветеран-блокадник говорит, что ему замечательно живется, что он доволен, но ты видишь потрескавшиеся стены крохотной комнатушки в коммунальной квартире, где он ютится, жалкий, нищенский быт. Контраст между словами и жизнью оказывается очень выразительным...
Д.Г.: Да, я видела своими глазами, как очень пожилые и плохо устроенные ветераны приходили на торжества, где им давали в честь праздника кулек конфет и маленький радиоприемник в пластмассовом корпусе. Но эти 80-90-летние люди считают ниже своего достоинства жаловаться на судьбу.
О.С.: Ваш фильм показывался в России. Как его принимали?
Д.Г.: Первым из российских коллег наш фильм на кинофестивале в Амстердаме увидел Виталий Манский (российский режиссер-документалист, президент фестиваля «Артдокфест» – О.С.). Он подбежал ко мне и сказал, что его надо непременно показать на «Артдокфесте», который начинался через две недели. Я очень волновалась, как фильм примут в Москве. Но приняли его очень хорошо, он потом показывался в РИА Новости и в Петербурге на фестивале «Послание к человеку». В залах было много молодых людей, горячие дискуссии после просмотров затягивались надолго. Казалось бы, никакой новой информации в фильме нет, никаких сенсаций. Но люди подходили ко мне, благодарили, признавались, что не знают многих фактов. И я убедилась лишний раз, что в положении иностранца, снимающего кино в России, есть свои преимущества.
Джессика Гортер изучала кинорежиссуру и монтаж в стенах Голландской кинотелеакадемии в Амстердаме. Поставила несколько короткометражных документальных лент о жизни в постсоветской России. В 2004 году вместе с братом Фрэнком Гортером сняла первую полнометражную ленту «Питер» о теперешней жизни в городе на Неве, дебютировавшую на кинофестивале в Роттердаме. «900 дней» – ее вторая полнометражная работа. В настоящее время она завершает монтаж фильма о петербургском художнике Геннадии Устюгове.
С Джессикой Гортер по телефону побеседовал корреспондент «Голоса Америки» Олег Сулькин.
Олег Сулькин: Джессика, хочу напомнить, что мы познакомились девять лет назад на кинофестивале в Роттердаме, где вы вместе с Фрэнком показывали «Питер». И вот новая картина, о блокаде Ленинграда. Почему вы так сфокусированы на этом городе?
Джессика Гортер: Когда мне было 18 лет, я впервые приехала в Ленинград. Было это в декабре 1989 – январе 1990 года. То есть в самый разгар перестройки. Я тогда очень много прочитала книг о России, от Достоевского до Солженицына, обнаружив их на книжных полках у своего отца. Я влюбилась в этот город. Кроме того, мое первое пребывание в нем совпало с революционными метаниями, свойственными юному возрасту. Именно там, в Питере, я подружилась с некоторыми людьми, причем, на всю жизнь. И потом в России всегда что-то происходит, бурлит, меняется, не всегда, правда, к лучшему. И следить за этими изменениями необыкновенно интересно.
О.С.: Вы выучили русский язык?
Д.Г.: Никогда специально не учила русский. Говорю по-русски, но, увы, плохо. Как-то объясняюсь. Звоню время от времени своим блокадницам (произносит это слово по-русски). Но для съемок нового фильма привлекла переводчицу, которая синхронно переводила с голландского на русский. Мне было важно все точно понимать и чтобы мои вопросы переводились с максимальной точностью.
О.С.: Почему именно сейчас вы заинтересовались блокадной темой? Когда впервые задумались об этом проекте?
Д.Г.: Когда я впервые приехала в Ленинград, естественно, тема блокады время от времени всплывала в разговорах. Не было в этом городе семьи, которая тем или иным образом не имела отношение к войне, страданиям и бедам той эпохи. Конечно, нельзя было не замечать официальной версии, которая, конечно, отражает правду истории, но лишь частично. Я слышала драматичные истории, как голодные, ослабевшие музыканты исполняли в блокадном городе Седьмую симфонию Шостаковича, как матери, умирая от голода, оставляли последний кусочек хлеба своим детям. Одна из блокадниц, 90-летняя Елена Яковлевна, рассказала мне, как зимой зашла в один дом по пути домой и увидела семью за столом, словно в музее восковых фигур. Все были мертвы. Замерзли, умерли от голода. И этот страшный образ навсегда врезался в память. А потом я увидела парад в честь Дня Победы, увидела, как под бравурные военные марши выходят на него бывшие блокадники, надевая ордена и медали. Этот контраст меня поразил.
О.С.: Насколько я знаю, фильму предшествовала театральная пьеса...
Д.Г.: Да, она называлась «Карантин». Серия портретов уцелевших жертв блокады. Тогда я осознала, что должна сделать этот фильм, что это моя миссия. Да, уже были сняты несколько документальных картин о блокаде, в том числе немецкий фильм начала 90-х и превосходный фильм Сергея Лозницы «Блокада». Но мне захотелось сосредоточиться на самих бывших блокадниках, чего не было раньше, показать их нынешнюю жизнь, дать им слово.
О.С.: Оценки войны, блокады, советского прошлого, высказываемые в фильме вашими собеседниками, очень разнятся. Кто-то отстаивает парадную версию, во всем оправдывая тогдашнее советское руководство. Другие, напротив, настроены очень критично, видя трагическую изнанку официальной версии. Как вы выстраивали эту галерею собеседников, заботила ли вас сбалансированность мнений?
Д.Г.: На исследование темы, съемки и монтаж ушло четыре года. Конечно, не весь отснятый материал вошел в окончательную версию. Новые решения приходили на ходу. Так, я собиралась беседовать только с руководительницей ассоциации бывших блокадников. Но в итоге получился увлекательный «круглый стол» с целой группой активисток этой организации. Они в один голос заявляли о своих симпатиях к Сталину и вообще к концепции «сильной руки», отстаивали исключительно героическую версию победы в войне.
О.С.: Как вы объясняете распространенность такой точки зрения на блокаду и войну в целом?
Д.Г.: Мне трудно объяснить их лояльность Сталину. Это сложный вопрос. Что я могу понять, так это их желание вписать свой трагический опыт, все немыслимые страдания, через которые они прошли, в понятный им исторический контекст. Официальная версия войны дает такую возможность, оправдывая неисчислимые жертвы. Блокадницам это помогает жить. Совершенно по-другому относится к прошлому бывшая блокадница Ленина Дмитриевна. Она рассказывала мне страшные истории выживания в нечеловеческих условиях, которые никак не вписываются в официальную историографию. У меня нет оснований сомневаться в правдивости ее воспоминаний. Но я понимаю и тех, кто не хочет слышать про ужасы блокады, в том числе про случаи каннибализма. Они просто хотят сохранить рассудок и спать по ночам. Если говорить о моем подходе к этой теме, то я вовсе не стремилась шокировать аудиторию натуралистическими деталями, не хотела превращать свой фильм в аттракцион ужасов. Мне просто хотелось показать блокаду и блокадников с самых разных сторон.
О.С.: Вам помогал ваш иностранный статус?
Д.Г.: Да. Я могла задавать людям самые простые вопросы, не боясь показаться глупой и необразованной. Может быть, кто-то хотел что-то приукрасить для иностранной съемочной группы, но большинство собеседников, уверена, были предельно искренни. Как, например, семейная пара Александр Федорович и Зоя Николаевна, которые открыто выражали неприятие духоподъемной официальной трескотни по поводу блокады. Но их неудобная для власти позиция не очень популярна. Как-то раз Зою Николаевну попросили выступить в средней школе с рассказом о блокаде, но больше не приглашали. Понятно, почему – ее взгляды неприемлемы для официоза. Кстати, официоз сегодня мало чем отличается от советской историографии войны. Советский Союз победил нацистскую Германию, и точка. С другой стороны, я хорошо понимаю гнев и возмущение, особенно со стороны российских ветеранов, когда они встречают на Западе попытки принизить или замолчать реальный вклад Советского Союза в победу над нацизмом. В голландской школе, где я училась, учителя втолковывали, что освобождение нам принесли американско-британско-французские союзники, а Россию упоминали лишь вскользь.
О.С.: У вашей камеры есть ценное свойство – показывать среду обитания предельно правдиво. Ветеран-блокадник говорит, что ему замечательно живется, что он доволен, но ты видишь потрескавшиеся стены крохотной комнатушки в коммунальной квартире, где он ютится, жалкий, нищенский быт. Контраст между словами и жизнью оказывается очень выразительным...
Д.Г.: Да, я видела своими глазами, как очень пожилые и плохо устроенные ветераны приходили на торжества, где им давали в честь праздника кулек конфет и маленький радиоприемник в пластмассовом корпусе. Но эти 80-90-летние люди считают ниже своего достоинства жаловаться на судьбу.
О.С.: Ваш фильм показывался в России. Как его принимали?
Д.Г.: Первым из российских коллег наш фильм на кинофестивале в Амстердаме увидел Виталий Манский (российский режиссер-документалист, президент фестиваля «Артдокфест» – О.С.). Он подбежал ко мне и сказал, что его надо непременно показать на «Артдокфесте», который начинался через две недели. Я очень волновалась, как фильм примут в Москве. Но приняли его очень хорошо, он потом показывался в РИА Новости и в Петербурге на фестивале «Послание к человеку». В залах было много молодых людей, горячие дискуссии после просмотров затягивались надолго. Казалось бы, никакой новой информации в фильме нет, никаких сенсаций. Но люди подходили ко мне, благодарили, признавались, что не знают многих фактов. И я убедилась лишний раз, что в положении иностранца, снимающего кино в России, есть свои преимущества.
