«Женщины уходят на тот свет, не в состоянии справиться с обрушившимся горем». О помощи украинкам, пережившим насилие на войне

Дарья Данилова: Как для вас началась война?

Ольга Беленко: 24 февраля я находилась в Одессе. Интуитивно я, видимо, что-то чувствовала в ту ночь. Спала очень плохо, просыпалась каждый час. Снились какие-то кошмары, и в 4:00 утра, в очередной раз проснувшись, я решила больше не ложиться, а чем-то заняться. Душ, бодрящая чашка кофе… И вот за распитием кофе меня застал первый взрыв.

Д.Д.: После начала войны вы остались в Украине?

О.Б.: Я выехала в Испанию и вернулась в начале июня. В Испании, естественно, я не могла оставаться в стороне. С самого начала я помогала беженцам, переселенцам. У нас было такое волонтёрское движение: ребята ездили в горячие точки и забирали людей, я простраивала ночами маршруты и потом этих людей курировала: ты выйди здесь, ты подъезжай. Ситуации были разные. Были бабушки с детьми, которые не понимали, как геолокацию выслать. Параллельно в Барселоне мы сортировали вещи, медикаменты, продукты питания, оформляли 20-тонные фуры. Мы работали прямо на складах, проверяли сроки годности, я стояла на лекарствах.

Д.Д.: А до этого вы занимались благотворительностью?

О.Б.: Благотворительность присутствовала в моей жизни. Были детские дома, которым мы помогали. Да и с 2014 года волонтёрское движение меня не обошло. Мы с друзьями помогали людям, помогали нашим военным, закупали оптику, машины, амуницию. Но сейчас это, конечно, более масштабно проявилось.

Д.Д.: Как вы начали закупать медикаменты?

О.Б.: Так получилось, что в моём окружении много психотерапевтов. В марте мы говорили с моей подругой Юлией Гайворонской. Она психотерапевт-сексолог, и ей начали очень много писать, что требуется помощь женщинам, которые прошли через насилие. Мы обсуждали это целыми днями, собирали врачей, психотерапевтов, которым тоже приходили в директ такие запросы. И так сложилось наше движение. Мы начали собирать аптечки для женщин, которые прошли через сексуализированное насилие. Я выстроила логистику, и мы закидывали эти аптечки в зоны риска.

Д.Д.: Думая о том, как поддержать женщин, прошедших насилие, почему вы решили помогать именно аптечками?

О.Б.: Я люблю искусство маленьких шагов. Это то, что было доступно. Так получилось, что ко мне обратились дружественные волонтёры, которым я очень доверяю. Это была такая эмоциональная просьба – помочь закупить лекарства, поскольку я находилась за границей. Это были лекарства для срыва беременности. Как раз после Бучи начали вскрываться такие вещи. Ко мне присоединились мои испанские друзья. Мы купили много этого препарата, прямо очень много. Когда я начала читать описание препарата, оказалось, что срок действия этого препарата – 48 часов после совершенного действия. И я начала задаваться вопросом: а как же вы собираетесь использовать его? Ведь многие девушки и женщины находятся в зонах риска. Я поняла, что этот вопрос люди не додумали. И вот я сижу, вокруг меня эти коробки.

Д.Д.: А сколько вы купили?

О.Б.: Где-то на тысяч пять евро, достаточно большое количество, 6 хороших коробок препарата. Эти коробки стали толчковой силой, первым шагом к началу проекта Жiнки.UA. Потом мы собрали гинекологов, психиатров, начали это все систематизировать. Мы сделали список последствий насилия. Что девушки и женщины переживали, с чем они обращались. Это были жуткие вещи. Помимо беременности, это разрывы, свищи, заражения. Специалисты узкого профиля на каждое последствие давали препараты и описание, как их применять. Мы нашли партнёров в фарме, которые с хорошей скидкой начали продавать нам эти препараты.

Д.Д.: Вы нашли препараты для прерывания беременности, которые можно применять на более поздних сроках?

О.Б.: Да. Наши гинекологи и психиатры понимали, что это не тот случай, когда пришла женщина с какой-то проблемой, ей выписали препарат, её наблюдают. Там совершенно другая история. Нашей задачей было дать женщинам средства спасения. Дать возможность вот в эти первые три дня выжить. Выжить. Если, не дай Бог, с тобой что-то произошло, вот тебе мешочек. Мы прям пошили такие мешочки где-то 30 на 20 сантиметров, тканевые, на затяжках. Складывали эти препараты туда, напечатали инструкцию, в которой был QR-код на Telegram нашего гинеколога Татьяны. У кого была такая возможность, могли в любой момент написать ей вопрос и получить ответ.

Д.Д.: Какие еще препараты вы положили в свою аптечку?

О.Б.: Наша задача была дать в руки препараты, которые спасут жизнь человека. В том числе мы передавали транквилизатор Гидазепам. По статистике, в первые двое суток после насилия многие женщины уходят на тот свет, не в состоянии справиться с обрушившимся горем. Этот препарат может притупить шок. Мы общались с психиатром, он сказал: «Гидазепам. Это то, что поможет стереть первый эмоциональный шквал».

Д.Д.: Получается, вы довольно сильные препараты отправляете вслепую, без рецепта?

О.Б.: Нас часто спрашивают: «А есть ли на это разрешение? А лицензия у вас есть?». - Люди, которые не бывали в условиях войны, даже не понимают, о чем спрашивают. Мне или искать возможность спасти человека, или проходить всевозможные бюрократические процессы. Это та причина, по которой очень многие международные организации хотели дать на гранты, но мы отказывались, потому что у них там: «А лицензия есть? Ой, а этот препарат нельзя в аптечку! А вот так нельзя делать!». Мы это послушали один раз, второй, и говорим: «Ребят, давайте, мы будем заниматься так, как мы занимаемся, потому что даже если мы 10 женщин спасли, это то, ради чего мы двигаемся вперед».

Д.Д.: Вопрос, на который вы, наверное, не станете отвечать: как вы передаете эти лекарства тем, кто пострадал?

О.Б.: Не стану отвечать. Все эти люди – они просто в зоне риска.

Д.Д.: Сколько аптечек вы передали за это время?

О.Б.: Мы собрали порядка 400 аптечек. Но одна может быть на несколько человек.

Д.Д.: А как вы собираете деньги?

О.Б.: Я не могу сказать, что я публичный человек. Юля – публичный, поэтому как амбассадор она много об этом говорит в соцсетях: «Девочки, мы должны помочь своим женщинам, мы не можем их оставить в беде». И народ быстро реагировал, мы собирали достаточную сумму денег, закрывали сбор максимум за 3 дня. Каждый сбор – для меня это какая-то невротическая история. Для меня, как человека бизнеса, просить – это жесть какая-то. Я готова десять бизнесов придумать, чтобы они работали на фонд. Я так и сделала, на самом деле. Скоро буду запускать линейку благотворительных продуктов.

Д.Д.: О каких суммах идёт речь? Сколько стоит одна аптечка?

О.Б.: Одна аптечка – это 11 препаратов и много гигиенических средств: прокладки, тампоны. Гигиену мы, как правило, получали от спонсоров. Мы закупали только препараты. Ну, и одна аптечка стоила порядка 5 000 гривен. В сентябре это стало очень опасно делать. Люди, которые нам помогали, просто оказались перед огромным риском, и мы не рискнули больше заниматься этим. Нельзя сказать, что проект закончился. Сейчас мы работаем точечно. Больше я рассказать не могу. Но из этого проекта вырос наш другой проект – Швидка.UA. Нас часто просили передать другие медикаменты. В зоны риска уже не завозились украинские препараты. И был большой дефицит лекарств, особенно для людей со специфическими болезнями: заболевания щитовидной железы, диабет и так далее. Многие не выживали из-за отсутствия определенных препаратов. Поэтому нас просили помочь - мы закупали на большие суммы медицинские препараты и отправляли вместе с аптечками. В сентябре мы оказались в такой ситуации: подготовили следующую партию аптечек для женщин, но не смогли ее передать. И мы стали думать, что с этим делать. К нам обратилась одна община из Донецкой области – попросили помочь с лекарствами. Это была первая партия медикаментов, которую мы отправили. Потом позвонила знакомая, военный медик, сказала, что в селах нужны лекарства, там очень много старых людей. И мы отправили ещё партию. Как раз в сентябре началась деоккупация, начали освобождать Херсонскую область. Там по 8-10 месяцев не было медикаментов, не было медицинской помощи. И мы активно начали коллаборироваться с другими фондами.

Д.Д.: Готовы ли люди жертвовать деньги на медикаменты?

О.Б.: Лекарства – это такая тема, на неё не надонатишь. Если международные миссии дают продукты, иногда переправляют гигиену, туалетную бумагу, то на лекарства нужны живые деньги и закупки.

Д.Д.: В чём разница? Почему так сложно?

О.Б.: Я вам объясню. Продукты – это большой пакет. Соберёшь на 600 гривен, наклеишь наклеечку – и ты помог. А на 600 гривен помочь медикаментами – это может быть такая вот жменька. У нас сейчас спокойнее относятся к продаже медикаментов. Особенно когда говоришь, что едешь на деоккупированную территорию. У нас есть партнёр, который делает хорошие скидки: разница в закупке существенная. А из-за границы очень многие препараты продают только по рецепту. И так просто многое не купишь. Только ибупрофеном нас снабжали более-менее, но и это закончилось. Поэтому медикаменты – это тема живых денег. Надонатил – закупил, не надонатил – не закупил. Сейчас мы очередной сбор объявили, идет туговато. У людей ресурс подисчерпался. Самое трогательное – это когда приходят по 20 гривен. Когда приходит две тысячи, полторы, ты такой: «Спасибо, благодарю». А когда приходит 20, ты думаешь: «Боже…». Это человек отправляет, что может. Это трогательно очень.

Д.Д.: Деньги отправляют, в основном, украинцы?

О.Б.: По-разному.

Д.Д.: А из России приходят?

О.Б.: Ну из России нет, но россияне, которые выехали, присылают. У всех же есть знакомые, которые с 24 числа точно так же… Донатят люди, которые понимают весь ужас. Но большинство, конечно, украинцы.

Д.Д.: Вы собираете не только базовые лекарства типа того же ибупрофена, но и специфические?

О.Б.: На деоккупированных территориях нужно банально успокоительное. Каждый первый просит – чтобы заснуть. Каждый первый просит обезболы. Очень плохая ситуация у людей с зубами. Метформин – при проблемах с сахаром. В каждую поездку до 10-15 человек спрашивают препараты при проблемах со щитовидкой. Очень большие проблемы с сердцем, просят от давления. Но с давлением нужно быть осторожными. Все просят что-то от сердца, а иногда им нужна банально валерьянка или настойка пустырника. Просят глазные капли: от катаракты или просто от сухих глаз. Боли в суставах у людей, артриты, артрозы, желудок, печень, проблемы с мочеиспусканием. Ну и нервная почва. Сейчас, когда врачи не могут поехать в поездку, я абсолютно спокойно еду вместо них. Я уже понимаю, от чего какой препарат. Уже знаю, какие вопросы задавать. Мы отстояли не одну поездку с врачами, и очень много нюансов они нам объясняли. Я в детстве мечтала быть врачом. Вот она, мечта, догнала чуть-чуть.

Д.Д.: Какой была ваша первая поездка?

О.Б.: В сентябре мне позвонили друзья, сказали, что они собираются ехать, и спросили, не хочу ли я дать лекарства. Я говорю: «Дать или поехать?» – «А ты можешь?» – «Да». И мы поехали. Я помнила, о чем меня просили с донецких общин, и я взяла эти списки. Мы докупили необходимое и поехали. Плюс-минус везде проблемы одинаковые. И в этой первой поездке – это была Херсонская область, линия старого фронта. Тогда она только деоккупировалась, расчищали мины. Я офигела просто. Одно дело – сидеть в Одессе, в Киеве… А тут был кошмар. В этих сёлах не было ни одного целого дома. Вот просто ни одного! Так, как там прилетало – я поняла, что мы толком не знаем, что такое война. Работала артиллерия, и периодически прилетало так, что мы аж приседали. Но потом ты начинаешь общаться с этими бабуньками в цветастых платочках, которые пытаются тебя накормить, шутят. Какое там бояться? Смотришь на этих людей и поражаешься тому, как они, в отсутствии хоть одного целого дома, улыбаются, шутят и говорят: «Ай, самое страшное мы уже пережили. Наши пришли – остальное переживём».

В первый раз я просто поехала с друзьями, чтобы понять потребности людей. Во второй раз поехала с военными волонтёрами, тоже под Херсоном, а в третий раз с нами уже поехали врачи. Поехал мой близкий товарищ, врач. И на следующий день по возвращении оттуда мы встретились и обменялись практически одной и той же идеей. Лекарства – это хорошо, но люди подходят, просят элементарно промыть глаз, послушать, нарыв обработать. Ситуации разные бывают. Подошёл человек и говорит: «Я чешусь, я весь чешусь», – и прямо вот кричит стоит. – «Ну дайте хоть что-нибудь, я не могу спать». И ты стоишь и думаешь: дал бы что угодно, но не понимаешь что. Я ему дала успокоительное. Так мы задумались о создании передвижных амбулаторных центров. Потом я поделилась этой идеей с подругой. А у неё тоже фонд. Мы собрали две бригады врачей. Мы объединились и, надеюсь, в конце января мы уже начнем ездить как амбулатория, на 2–3 дня.

Д.Д.: Вы будете ездить в микроавтобусах? Машин «скорой помощи» у вас нет?

О.Б.: «Киев Волонтёрский», это такой большой фонд, передал нам «скорую». Сейчас нужно её отремонтировать и оборудовать. Это займёт пару недель. Параллельно я рассылаю презентации нашего проекта. Задача проекта простая: приехать на деоккупированную территорию, где люди были лишены лекарств и медицинского обслуживания, и дать им это всё. Для этого нужны врачи, нужно минимальное оборудование типа портативного УЗД (ультразвуковая диагностика), возможность сделать кардиограмму, хирургические инструменты для каких-то нарывов, абсцессов. Мы укомплектовали бригаду врачей, сейчас проходим организационные моменты. Ищем спонсоров, потому что нам нужно ещё какую-то часть оборудования докупить. Может быть, нам ещё одну скорую дадут, тогда будет ездить две бригады. Это будет гораздо большая помощь.

Д.Д.: Принимать людей будете прямо в «скорой»?

О.Б.: Раньше думали разбить центр - медицинскую палатку. Есть такие места, где нет ни одного целого дома. Вот мы были, допустим, в Миролюбовке. Нам дали помещение. Мы разгружали там продукты, там я раздавала лекарства. И на следующий день после того, как мы уехали, туда прилетело. Этого помещения больше нет. Световой день сейчас короткий. У меня есть план на ночь вывозить бригаду в более спокойное место. Я в ответственности за людей, с которыми еду. Поэтому есть мысль уезжать на ночь и приезжать на следующий день, опять 4–5 часов поработали и опять уехали. И так два-три дня в зависимости от того, сколько людей нуждается в помощи.

Д.Д.: А на какое расстояние вы планируете ездить?

О.Б.: Я с бригадой врачей буду ездить из Одессы. А моя партнёр Саша Никитина и еще несколько врачей находятся в Киеве. Ехать из Одессы до Херсона – это 170 км до Николаева и ещё примерно 80 оттуда. Обычно мы выезжаем в 6:00 утра и где-то к 11:00 мы уже на месте. Ночевать будем где-то поблизости, в Баштанке или в Кривом Рогу. Где-то, где не так опасно.

Д.Д.: Что за врачи у вас в команде? Это волонтеры, или вы будете им платить?

О.Б.: Волонтёры. Я в этом вопросе принципиальна. Я объединяю людей с определенным ценностями, которые идейно со мной на одной волне. Я понимаю врачей, которые едут за деньги помогать, которых нанимают международные организации. Всем сейчас нужно зарабатывать. Это нормально абсолютно. Но у нас ситуация другая, мы не международная организация. Мы здесь все объединились одной идеей – помогать людям, которым хуже, чем тебе, делиться ресурсами. Допустим, Зиновий Игоревич, который с нами ездит, у него семейная клиника. Есть девочки, которым деньги не помешали бы. Я так смеялась: с нами ездит Вика, она анестезиолог. И вот мы едем вечером, приезжаем прямо под комендантский час. Без двадцати 11 мы влетаем в Одессу. Утром уехали туда, вечером обратно. Естественно, хотели до последнего человека. Стоит этот дедуля последний, и меня уже ребята наши разрывают: «Оля!». Уже подошёл военный, который нас сопровождал, грозно на меня: «Оль!» – и в глаза мне так. И я понимаю, что прям уже очень надо ехать. А дедуля этот стоит, не может вспомнить препарат. Блин, ну как ты его оставишь? Мы до последнего. Потом прыгнули по машинам и поехали. Без двадцати 11 мы въехали в Одессу. Я говорю: «Викусь, давай я тебе вызову такси». – «Я чего, не зарабатываю что ли?» А у неё на следующий день – восемь операций. Восемь операций у человека! Когда вы объединены такими ценностями, вы находитесь под защитой один другого. Когда человек едет за деньги, он может в какой-то момент сказать: «Да не так сегодня и надо. Извините, не могу». А на контракт подсаживать… Я, конечно, человек бизнеса, я много дотирую в свой фонд. Мы сейчас с Сашей посчитали, я говорю: «Саш, на закупку нужно было 90 тысяч, мы собрали 55. Остальное делим пополам?»

Д.Д.: Ваша семья живет в Европе. Получается, вы тоже могли не возвращаться в Украину во время войны

О.Б.: Я вообще ехала в Одессу на две недельки. У меня была задача приехать, подписать документы фонда, этого вывезти, того ввезти, навестить свою команду. Потом мотнуться в Киев, потому что там куча вопросов с арендодателями. Потом мы все ждали эту зиму, мы понимали, чем это закончится. Нужно было привести в порядок все системы. Я приехала на две недели, а уехала обратно в Испанию только через месяц и через три дня вернулась обратно в Украину. Я просто поняла, что всё по-другому видится, чувствуется всё по-другому. Если до войны я много вложила в то, чтобы переформатировать бизнес и основную часть времени проводить за границей, в солнечной Испании, то сейчас я хочу больше жить в Украине.

Д.Д.: А что изменилось?

О.Б.: Такая произошла встряска, такая переоценка ценностей. Ты увидел людей с совершенно другой стороны. Даже сейчас мы едем, ты смотришь по сторонам и думаешь: господи, ну раньше ты ездил и охал в Провансе. А тут ты не охал, потому что – что? Потому что это была Украина? Оказалось, у нас в стране очень красиво. И люди настолько бетонные… Жизнь в Европе, где все говорят о человеческих ценностях, вдруг оказалась мифом. И ты понимаешь, что сейчас человеческие ценности проходят испытание на человечность именно в Украине.

ДОПОЛНЕНИЕ: По просьбе собеседницы, из материала удалены некоторые детали из соображений безопасности волонтеров и женщин, получающих помощь.