12 сентября исполняется 20 лет Московскому договору, или Договору об окончательном урегулировании в отношении Германии. ФРГ и ГДР стали единым государством. В чем сегодняшнее значение Московского договора? Об этом корреспондент «Голоса Америки» побеседовал с ведущим научным сотрудником Института проблем международной безопасности РАН Алексеем Фененко.
Василий Львов: 12 сентября 1990-го. Не прошло и года после падения Берлинской стены. Какой политический статус в мире имела Германии в момент подписания Московского договора?
Алексей Фененко: У ФРГ суверенитет был восстановлен по Боннскому договору 1952 года, у ГДР – Советским Союзом в 1958 году. Но восстановлен в урезанной форме.
В.Л.: В чем это выражалось?
А.Ф.: Существовала целая серия ограничений внешней и внутренней политики Германии. ФРГ запрещалось проводить референдумы по военно-политическим вопросам, решать вопрос о присутствии союзнических войск на своей территории, принимать без одобрения держав-победительниц какие-либо внешнеполитические решения и, конечно же, развивать ряд компонентов вооруженных сил – прежде всего оружие массового поражения.
В.Л.: Тем не менее, все еще разъединенная Германия делает шаг вперед, вернее, назад – к довоенной целостности.
А.Ф.: И только после этого встал общеевропейский вопрос: по какой формуле будет происходить объединение Германии? Вариантов было два. «2+4» – две Германии сами решают, объединяться ли им и на каких условиях, а четыре державы-победительницы подписывают это решение. И был вариант «4+2»: садятся 4 державы-победительницы, вырабатывают решение и диктуют его двум Германиям. И уже с ноября 1989 года, когда пала Берлинская стена, этот вопрос попал в центр европейской политики. Хотя обсуждение его шло, начиная с 1985 года, когда Горбачев провозгласил концепцию общеевропейского дома.
В.Л.: Тогда Горбачев сказал: «Мы живем в одном доме, хотя одни входят в этот дом с одного подъезда, а другие – с другого подъезда. Нам нужно сотрудничать и налаживать коммуникации в этом доме».
А.Ф.: Так вот, французы и британцы были категорически за объединение Германии по формуле «4+2». Миттеран вообще был противником объединения ГДР и ФРГ. Тэтчер, в общем-то, тоже выступала не более чем за конфедерацию.
В.Л.: А американцы и СССР?
А.Ф.: Американцы были не так жестко настроены по отношению к ФРГ. Все-таки это ключевой союзник по НАТО, с точки зрения сухопутных сил. С другой стороны, ни с Британией, ни с Францией американцам ссориться не хотелось. Поэтому администрация Буша заняла уклончивую позицию. И только благодаря контактам с Горбачевым осуществилась формула «2+4». Его сразу же поддержали американцы, и французам и британцам не оставалось ничего, как согласиться. Франция и Британия согласились на формулу «2+4» после того, как на сессии Европейского совета в Дублине Германия согласилась выделять больше средств на европейские интеграционные проекты.
В.Л.: Почему Горбачев занял прогерманскую позицию?
А.Ф.: На мой взгляд, Горбачев уже прекрасно понимал после бархатных революций, что дни Варшавского договора сочтены и поэтому хотел запустить «общеевропейский процесс»: раз не будет Варшавского договора – попробуем ослабить НАТО, протолкнем идею безблоковой Европы во главе с ОБСЕ. Горбачев с помощью уже объединенной Германии проталкивает идею «парижского процесса» (см. «Парижская хартия для новой Европы» – ВЛ). Тогда это вызвало негативное отношение американцев, которые решили, что Горбачев посредством уступки в объединении Германии хочет подорвать механизм американского присутствия в Европе.
В.Л.: Таким образом, Германия понадобилась СССР. Но СССР ведь тоже был нужен Германии?
А.Ф.: Хотя у нас часто и говорят, что немецкий вопрос был решен Московским договором, на самом деле немецкий вопрос решен не был, и не решен он и сейчас.
В.Л.: Что вы имеете в виду?
А.Ф.: Московский договор – не мирный договор. С юридической точки зрения, мирного договора с Германией по-прежнему нет, то есть все обязательства по Московскому договору носят предварительный характер. Все затягивается на 20 лет, но рано или поздно эту проблему придется решать. Иначе – теоретически – один из участников договора объявит его условия предварительными с соответствующими последствиями. Момент второй – Московский договор так до конца и не восстановил суверенитет Германии.
В.Л.: Иными словами, остались те четыре ограничения, которые вы назвали в начале нашего разговора?
А.Ф.: Одно из них: ограничение на требование вывода иностранных войск до подписания мирного договора. Момент третий. Сразу же после подписания Московского договора Германия перепугала Великобританию и Францию. В это время происходит распад Югославии, и Германия пытается использовать его как прецедент. В 1991 году Германия в одностороннем порядке признает независимость Хорватии и Словении. Франция и Британия – категорически против этого, а Германия в ответ угрожает выходом из европейского сообщества.
В.Л.: Экономическая мощь конвертируется в политическую?
А.Ф.: Совершенно верно. И тогда Великобритания и Франция обращаются к администрации Клинтона с просьбой усилить Североатлантический блок и сохранить любой ценой систему американского военного присутствия в Германии. Не знаю, насколько это так, но если посмотреть воспоминания Брента Скоукрофта, помощника Буша-старшего, то там очень четко проводится эта мысль: американцы вступили в Боснийскую войну, в том числе чтобы объединить бывших союзников по НАТО в рамках одной военной операции и прекратить сепаратные действия Германии в балканском вопросе. Тогда к 1994 году, немцы поняли, что ревизовать Московский договор им не удастся, и Германия начинает усиливать диалог с Россией, видя в нем одно из средств, чтобы создать серию прецедентов по расширенной трактовке договора.
В.Л.: Но чего именно, по-вашему, опасались Франция и Великобритания? Неужели повторения прошлого?
А.Ф.: Боялись они нескольких вещей. Не прошло и полгода после подписания Московского договора, а Германия самостоятельно признает распад государства и самостоятельно угрожает выходом из европейского сообщества. А что будет дальше? Так был поставлен вопрос. Момент второй – существуют неясности относительно ядерного выбора Германии. Формально Германия – член Договора о нераспространении ядерного оружия, но она обладает всеми техническими возможностями для производства ядерного оружия. В частности, был мюнхенский скандал 1994 года с утечкой радиоактивных материалов, якобы поставленных из России, но, как потом выяснилось – вообще ниоткуда. Во Франции были серьезные опасения, что Германия ведет работу по созданию ядерного оружия. Наконец, Германия претендует на вступление в постоянные члены Совбеза ООН. А постоянные члены Совбеза – это пятерка ядерных держав. И еще один момент. Бундестаг принял решение рекомендовать рассмотреть вопрос о выводе американского тактического ядерного оружия с территории Германии.
В.Л.: Зачем сегодня сохранять американское оружие на немецкой земле?
А.Ф.: Если есть система американских ядерных гарантий, то зачем Германии полноценные вооруженные силы? Если Германия настаивает на выходе, то получается, что американские ядерные гарантии немцам не очень нужны.
В.Л.: На чем основываются нынешние – дружественные – отношения между Россией и Германией?
А.Ф.: Германии нужны хорошие отношения с Россией. В формате сегодняшнего российско-немецкого диалога я не думаю, чтобы Россия была очень против обсуждения полного суверенитета Германии.
В.Л.: Сейчас мы говорили о потенциальном конфликте в рамках Запада. Есть концепция столкновения цивилизаций. Одним из последних о ней писал Самюэль Хантингтон. По его словам, на фоне столкновения цивилизаций – например, западной и китайской – конфликты между субцивилизациями сойдут на нет.
А.Ф.: Нет, вспомните, кто с кем воевал: Германия с Китаем или Германия с Британией? По-моему, это уже – опровержение идеи столкновения цивилизаций. А вот идея столкновения цивилизаций была придумана в Германии в начале 20 века, только под этим подразумевалось нечто иное: то, что Германия превратилась в самостоятельную цивилизацию.