С 10 утра до 10 вечера сотни людей приходили к Соловецкому камню, чтобы зачитать имена жертв сталинского террора. Желающих почтить память невинно убитых было так много, что очередь не прекращалась целый день. Для многих процедура чтения была настоящим испытанием, у них начинал дрожать голос, на глаза накатывали слезы, когда оглашались имена родных и близких. Как мы уже сообщали, напротив бывшего главного здания НКВД/КГБ СССР и нынешнего ФСБ России у мемориала жертвам политический репрессии состоялась акция памяти «Возвращение имен».
Нинель Генриховне 83 года. Опираясь на трость, она медленно дошла до трибуны, держа в левой руке 3 гвоздики и список, положила цветы на трибуну и стала зачитывать имена из списка. Каждая следующая фамилия ей давалась с трудом. Закончив список, назвала имя отца, после чего, вытирая слезы, произнесла: «Вечная память невинно убиенным, проклятие сталинским палачам».
Отец Нинель Генриховной – польский коммунист Генрих Боровский. В 1923 году, спасаясь от тюрьмы за большевистские взгляды, он бежал из Польши в Советский Союз. Работал сварщиком на мясокомбинате им. Микояна. 10 августа 1937, когда его забрали из дома, Нинель было 9 лет.
«Отца задержали на работе. Сотрудники НКВД привезли его домой и провели обыск. Мы с младшим братом проснулись, мама сидела и плакала, но папа был убежденным коммунистом, он стал успокаивать маму и сказал: не плачь, у нас так не берут, после проверки меня обязательно выпустят», – рассказала она.
Генрих Боровский был обвинен в шпионаже и расстрелян 3 ноября 1937 года. О его смерти членам семьи сообщили лишь спустя 20 лет, в 1957 году.
Через два месяца была арестована и мать Нинель Генриховны, которую после ареста мужа уволили с работы. 23 октября 1937 года ее вызвали на допрос, после чего она уже не вернулась домой. Ей дали 10 лет и отправили сначала в Томск, где она просидела 2 года, а оттуда в Магадан. Так девятилетняя Нинель и ее четырехлетний брат остались одни. Вскоре их забрали в приют.
«Нас с братом отправили в Даниловский монастырь. Детей врагов народа свозили туда. Когда меня привезли, то взяли отпечатки пальцев, составили анкету, написали что мы дети врагов народа, а ведь моему братику тогда было 4 года, и расспросили про родителей, о людях, которые к нам приходили в гости», – продолжала Нинель Генриховна.
Однако, вместе им суждено было пробыть не долго. Спустя считанные дни их распределили в разные приюты. 4-летного Владимира Боровского отправили в Сталинградскую область. А Нинель Боровскую – в Курскую. До войны, грянувшей 22 июня 1941 года, брат с сестрой знали местонахождение друг друга. Сестра часто писала письма брату, однако после войны его след потерялся.
«Я, как могла, искала Володю, писала во все инстанции, ездила в Сталинград, но не смогла ничего найти. Единственной зацепкой оказалось письмо, которое пришло из приюта к нашей бабушке от заведующей приютом в Башкирии, некоей Стариковой», – говорит она.
Поиски, к которым после освобождения присоединилась и мама Нинель Генриховны, продолжались ровно 30 лет:
«В 1967 году мы узнали его местонахождение. После войны Володя был отправлен в Николаев. Наша встреча прошла в Домодедово, куда он прилетел из Николаева. Мы – мама, я с грудным ребенком и наша сводная сестра – стоим, ждем возле автобусной остановки. Смотрим вперед, а он, оказывается, подошел сбоку. Я спросила – ты Володя? Он улыбнулся той же улыбкой, которую я запомнила, обнял и расцеловал меня. Вот так мы и встретились спустя 30 лет» – этими словами, вытирая вновь выступившие слезы, завершила свой рассказ 83-летняя Нинель Генриховна, которая испытала сталинский ожог в 9-летнем возрасте.
10 лет лагерей за чтение журнала «Америка»
Ивану Ивановичу Иванову 79 лет. Когда летом 1951 года его арестовали, он работал бухгалтером в Военторге. Поводом послужило чтение журнала «Америка».
«В Москве этот журнал свободно продавался. Мой друг по телефону позвонил в редакцию, чтобы заказать журнал. После этого звонка мы попали на крючок МГБ, ведь тогда все прослушивалось и контролировалось. Через неделю меня арестовали как раз возле редакции, на улице Веснина. Двое подошли ко мне, спросили фамилию и затащили в машину», – рассказывает он.
Иван Ивановича сначала пытались обвинить в шпионаже, но потом переквалифицировали обвинение по статье 58 статье УК – контрреволюционная деятельность. Основными уликами были купленный в киоске журнал «Америка» и найденная у друга школьная карта, на которой была нарисована птица. По данным следствия, Иванов собрался отправиться в Одессу, где он провел детство, переплыв Черное море, добраться до Турции, а оттуда – сбежать в США для занятия антисоветской пропаганды.
«После задержания мне 14 суток практически не давали спать. Допросы, проходившие на пятом этаже, в кабинете 563 главного здания на Лубянке, продолжались день и ночь. Мне задавались одни и те же вопросы, но в различных вариациях: почему я купил журнал «Америка» и давал его читать другим? Поехал бы я в США, если бы представилась возможность? В конце концов я не выдержал и подписал признательные показания. Уверен, что 14 суток без сна никто не выдержит. Каждый подпишет все, лишь бы это мучение закончилось», – вспоминает Иван Иванович.
Судебным совещанием («тройкой») ему был вынесен приговор: 10 лет исправительно-трудовых лагерей. 15 июня 1951 его перевели в Бутырскую тюрьму, а оттуда этапом в Караганду, где он протрубил до амнистии в 1956 году.
«В том же году я вернулся в Москву, но долгое время не могу устроиться на работу. Никто не хотел брать человека с судимостью, а милиция дала мне 3 месяца, чтобы найти работу, иначе грозил арест за тунеядство. Мне удалось устроиться экспедитором. В 1957 году Воронежский военный трибунал по нашей просьбе пересмотрел дело. Не выявив состава преступления, он издал постановление о прекращении дела с полной реабилитацией».
Иван Иванович попросил не называть его настоящей фамилии:
«Вы ведь знаете, кто у нас сейчас у власти – выходец из структуры, которая сгубила в советское время миллионы жизней. И меня это очень коробит. Одно то, что он вернул старый гимн, у меня вызывает скверные ощущения. Каждое утро, в 6 часов, нас в лагере выводили на плац, где мы проводили перекличку, а перед ней слушали гимн. Он мне ненавистен с тех времен. Для меня – это гимн ГУЛАГа».
Страх, заставивший молчать о судьбе мужа более 50 лет
Для Елены сталинские репрессии обернулись двойной трагедией: в 1937 году были расстреляны ее дед и прадед. Правду об этом она узнала лишь после распада Советского Союза:
«Мой дед Бранислав Тамулианис был агрономом в Симферополе. Его забрали ночью, бандиты и убийцы всегда действуют ночью. Вскоре он был расстрелян. Его жена, Розалия Войцеховна Тумулианис, скрывала от нас всю свою жизнь правду о своем муже. И лишь после распада Союза она рассказала нам все».
Причиной молчания Розалии Тумулианис, оставшейся после ареста с тремя детьми, был страх за собственную жизнь и судьбу своих детей:
«Она пошла в отделение НВКД, чтобы узнать судьбу мужа, – продолжила рассказ Елена – Но ей заявили, чтобы она больше не приходила и забыла про своего мужа, иначе она повторит его судьбу, а трое ее детей отправятся в приют, и она никогда о них не узнает...
«Кроме дедушки, у меня был расстрелен прадедушка Иван, он был православным священником. В его деле, которое мы получили на Лубянке, циничным образом указана причина смерти: расстрел».
Траурные мероприятия важны людям, но не руководству страны.
Акция памяти «Возвращение имен» проводится в пятый раз. По словам ее организаторов, каждый раз на нее приходит более 5000 человек, однако ее ни разу не почтили вниманием ни чиновники из правящей партии, ни политическое руководство страны.
«Я уверен, что руководство страны не разделяет боль тех людей, чьи родные были репрессированы, и поэтому оно не приходит сюда. Я думаю, что это не их проблема», – поделился своим мнением Борис Беленкин, член правления правозащитного центра «Мемориал»
Для главного редактора журнала «Вокруг Света» Сергея Пархоменко отношение власти ко Дню памяти жертв политических репрессий тоже очевидно:
«Думаю, что для российской власти нынешний день совершенно не трагичен. Это предмет смутного беспокойства, которое они, наверное, испытывают в глубине души».
Такой же точки зрения придерживается и сотрудник ПЦ «Мемориал» Ян Рачинский: «Сказать, что эта дата и те события, с которыми она связана, важны для власти, я не вижу оснований. Кроме Перми в России нигде нет мемориальных комплексов, посвященных жертвам репрессий. Это при том, только за период с 1937 по 1938 года, по данным «Мемориала», было расстреляно по политическим мотивам 820 тысяч человек».
По мнению правозащитника, власть не предпринимает никаких шагов по улучшению положения тех немногочисленных бывших узников лагерей, которые еще живы:
«На сегодняшний день, если бывший узник обратится за компенсацией к государству, он получит по 75 рублей за 1 месяц, проведенный в лагере и 10 тысяч рублей за отнятый дом или квартиру. На эти деньги репрессированный, наверное, сможет купить собачью будку».
Другие материалы о событиях в России читайте в рубрике «Россия»
