Я видела ваши книги в списках книг, которые «помогают справиться с депрессией», «делают счастливыми» и «заставляют улыбаться». Вы как-то просчитываете этот секрет антидепрессанта или это само получается?
- Ой, если бы я умела это просчитывать и если бы я знала, как это делать, я бы постоянно писала такие книжки! Потому что их любят, это очень приятно. В разные периоды своей жизни я писала разные книжки. Иногда они были грустные, иногда они были очень смешные. Например, «Манюню», которую все очень любят и считают лекарством-антидепрессантом, я писала в самый депрессивный период в своей жизни. Как это у меня получилось, я не знаю. Мне иногда кажется, это был какой-то психологический выверт: я, как барон Мюнхгаузен, вытащила себя за волосы из болота, в котором находилась. Мне приятно, безусловно, что мои книжки считают антидепрессантом, это, безусловно, комплимент автору. И спасибо читателям!
Интересно то, что вы сказали о «Манюне». Вы, наверное, видели сейчас в фейсбуке флешмоб «Лицо депрессии». Люди выкладывают свои улыбающиеся фотографии и подписывают их, говоря о том, что эти снимки были сделаны в самые депрессивные моменты жизни. Получается, что и «Манюню» – самое светлое и смешное ваше произведение – вы писали в самый тяжелый период?
- Да, да.
А как это получилось? Как вы придумывали шутки, если было тяжело на душе?
- Наверное, придумать смешное невозможно. Это позыв, который идет изнутри, из сердца, из души. Я себе просто завела страницу в Живом Журнале и с какой-то радости решила, что мне надо вывешивать истории о моем детстве. У меня не было мыслей, что когда-либо у меня получится книжка. Мне кажется, когда ты это загадываешь, ничего не получается. Я просто вывешивала истории, на меня просто вышло издательство. Я считаю, что мне повезло, меня могли не заметить, моей книжки могло не случиться. Но как-то все удивительным образом сложилось. Более того, после того, как вышла «Манюня», все мои жизненные невзгоды, из-за которых я депрессовала, они как-то прошли. Видимо, я себя этой книжкой вылечила. Я ей бесконечно благодарна.
Вы сейчас в турне по Америке, но, насколько я понимаю, переводов на английский язык ваших книг нет или почти нет. Это так?
- Одну книжку переводят, в прошлом году заключили договор с издательством. Переводят книгу «С неба упали три яблока». Это, конечно, для меня большое счастье, потому что, когда тебя переводят на другие языки, это, наверное, другой уровень признания, который льстит каждому автору. Я очень жду эту книжку, обещали к началу 2018 года.
Как вы думаете, насколько сложно будет ее перевести именно на английский? Все-таки ваши книги особые: русский язык с армянским колоритом.
- Например, переводы на украинский и болгарский очень хвалят. Видимо, это все – мастерство переводчика. Он должен был немножко писателем, чтобы передать колорит, мысли и чувства писателя. Я очень надеюсь, что с переводчиком мне повезет.
Есть какие-то шутки, фразы, слова, которые вы считаете непереводимыми?
- Да, есть такие шутки. Но в любом языке есть синонимы, какие-то выражения. Английский – богатый язык, я думаю, уж точно там найдется парочка таких выражений, которые передадут весь ... цимес!
Кстати, как перевести цимес?
- Да, как «вкус» не переведешь!
Кстати, об английском. Нет ли у вас восприятия этого языка как, скажем так, языка агрессивного по отношению к другим? Его сейчас очень много, и он проникает везде, что, конечно, естественно в условиях глобализации и развития технологий.
- Я думаю, это нормально. В любом случае какой-нибудь один язык обязательно должен доминировать. Сегодня это английский, завтра может быть испанский, послезавтра может быть китайский. В этом нет большой катастрофы, если тебя переводят.
Вы стали чаще использовать в речи и в своих произведениях англицизмы?
- Их действительно становится больше, но чаще всего это какая-то техническая терминология, которая не переводится на русский язык. Допустим, на армянский кропотливо все переводится. Тот же «компьютер» на армянском звучит по-своему. А на русском это просто компьютер. Видимо, русский – самодостаточный язык, и неологизмы не угрожают самости языка. Армяне очень трепетно относятся к языку и переводят буквально все.
А как компьютер по-армянски?
- Ой, это такое сложное слово, сейчас не вспомню!
На каком языке вы видите сны?
- Так как я уже четверть века живу в Москве, я думаю на русском, и сны я вижу на русском. Хотя, если мне снятся бабушки и дедушки, они со мной говорят на армянском. Когда я приезжаю в Армению, я начинаю сбиваться: у меня русские мысли перемежаются с армянскими.
Насколько я поняла по записям в ваших блогах, у вас особое отношение к Америке. Почему?
- Мне действительно очень помогла Америка, и я ей бесконечно благодарна. В прошлом году я приехала в Америку в сложный период своей жизни. И, вы знаете, я здесь была всего две недели. У меня было так много прекрасных впечатлений, так много новых знакомств, так много людей, которые, сами того не понимая, мне очень помогли. Я вернулась в Москву практически здоровым человеком, поэтому у меня к Америке отношение не только уважительное как к стране, которая завораживает очень многим, это все-таки великая страна, но в том числе у меня большая нежность и большая благодарность как к стране-целительнице.
У нас есть какая-то внутренняя зажатость, советские и постсоветские комплексы, с которыми очень сложно жить. Когда я приехала в Америку, меня удивляло буквально все: как незнакомые люди готовы тебе помогать, как они тебе улыбаются. Я училась заново улыбаться! Иногда я слышу обвинения в том, что все это деланные улыбки, что в Америке улыбаются на самом деле не от сердца. Знаете, лучше пусть улыбаются, чем будут вот эти закрытые, мрачные лица. Ты тут начинаешь жить не от головы, а от сердца. Это очень здорово, это высвобождает тебя, ты становишься другим человеком.
Вы сейчас попали в Америку в такой период, когда тут много стихийных бедствий: ураганы один за другим, сейчас пожары в Калифорнии. Вы часто затрагиваете в своих книгах тему человека и стихии, например землетрясения. Что эта тема дает вам как писателю, как литератору?
- Мне кажется, это мои внутренние страхи, я об этом не могу не говорить. Потому что я застала и войну, и землетрясение, и блокаду, и голод, и холод. Об этом невозможно не писать, потому что это часть тебя, это то, что ты пережил. Я не знаю, что это дает, я надеюсь, что это освобождает меня от моих демонов. Очень хотелось бы в это верить.
Этот год в Америке юбилейный, потому что исполняется 100 лет с начала эпохи джаза. А я слышала, что вы пишете под джаз. Это правда? Как это происходит?
- Да, это правда, это действительно так. Я пишу только под джаз. У меня ни одного слова не написано без джазового сопровождения. Я сама не знаю, что это такое. Как это объяснить? Я тоже не знаю. Но удивительное дело: если я не включаю джаз, у меня ничего не получается написать. Совсем ничего! Самые мои армянские тексты написаны под джаз.
А какой джаз?
- Любой джаз: классический, acid jazz, электронные обработки – не имеет значения. Главное, чтобы звучал.
Если бы вы писали книгу об Америке, о чем бы вы написали? И кто был бы вашим героем? Возможны ли приключения Манюни в Америке? Ой, сразу много вопросов!
- Я понимаю, я об этом думала, у меня тут живет совершенно прекрасная племянница, дочь моей сестры Каринки, которой пять с половиной лет. И если бы я пожила у моей сестры в Бостоне, я написала бы смешную детскую книжку, потому что очень интересно наблюдать за детьми в школе. Потому что американская жизнь несколько отличается от нашей. И на этом столкновении, как русский или постсовесткий ребенок ходит в американскую школу, ты замечаешь много смешных историй, которые для местного населения незаметны.
В этот приезд была очень смешная история, когда в школе, куда ходит Эва, расшаталась лестница, и с опорной стойки сошли перила. И учительница всех предупреждала: «Не подходите, пожалуйста, к лестнице, мы уже вызвали ремонтную бригаду». И родители смотрели с ужасом на эту лестницу. Но пришел русский папа и двумя ударами кулака все починил. Можно написать о том, что это дикий человек пришел, а можно смешно и любя. Мне кажется, это здоровская история, она бы в книжке заиграла.
В общем, книга об Америке возможна?
- Возможна, если я сюда приеду!
