Русская служба «Голоса Америки» побеседовала с русскоязычными американцами, живущими в США, которые в эксклюзивных интервью рассказали, что с ними происходило 22 июня 1941 года и как вообще для каждого из них началась война.
Леонид Борисович Розенберг, 89 лет, глава Американской ассоциации инвалидов и ветеранов Второй мировой войны. Профессиональный военный, родился в Киеве, живет в Нью-Йорке, в Бруклине, с 1991 года:
«22 июня 1941 года я встретил несколько западнее города Лида в западной Белоруссии в звании лейтенанта, я был командиром артиллерийского взвода. К тому времени, а точнее – 6 июня 1941 года, я уже закончил Первое киевское артиллерийское училище. И был направлен в 20-й артиллерийский полк 17-й стрелковой дивизии 3-й армии в Белоруссию. 19-го, 20-го, 21-го июня 1941 года мы уже чувствовали дыхание войны – уже были нарушения границы, немецкие самолеты уже облетали наше расположение, были перебежчики. И мы чувствовали, что вот-вот что-то должно начаться страшное.
Я помню, что мы стояли в таком вековом лесу, толстые сосны, жара до 30 градусов. Я и мой друг лейтенант – мы в палатке находились. В 12 часов в ночь на 22-е июня мы покурили и легли отдыхать. Но в 3 часа ночи был сигнал тревоги, и где-то около 4 часов мы услышали страшный гул. Это немецкие самолеты волнами перелетали через нашу границу вглубь страны. И в то же самое время немцы открыли страшный огонь из орудий, минометов и танковых пушек по нашему расположению. Свинцовый дождь – много раненых и убитых, крики о помощи.
Мне еще запомнились лошади. Наш 20-й артиллерийский полк был на конной тяге. Когда лошадь ранят – она ржет страшно, мучительно. Представьте – лошади ржут, этот бреющий полет немцев, артиллерия... Нельзя передать словами этот ужас.
Мы вынуждены были отходить. И вот что мне еще запомнилось: у плетня стояла женщина с тремя детьми. И она так оперлась о плетень, слезы катятся, и кричит: “Родимые, на кого же вы нас оставляете?” Это мне запомнилось на всю жизнь».
Мария Николаевна Купчинецкая, 75 лет, врач, родилась в Ленинграде, во время всей Блокады оставалась в Ленинграде. Живет в Нью-Йорке с 2001 года.
«22 июня 1941 года мне еще не было 5-ти лет. Я самого этого дня не помню, но помню, что в первые дни войны пришел отец, одетый в солдатскую шинель, его забирали в армию. И это было странно, и потом он как-то исчез. И потом я уже хорошо помню, когда начались воздушные налеты на Ленинград, это, наверное, конец июля, точно в августе. Я помню, что страшно выла сирена, и она выла на разные голоса. Один голос – в начале налета, когда нужно прятаться, и другой голос – когда отбой. Мы жили тогда в поселке Сосновка под Ленинградом, там были деревянные домики.
Когда сирена начинала завывать, мы прятались куда-нибудь в помещение, бомбоубежищ не было. Потом, уже к осени, взрослые вырыли такую щель, канаву за огородом, и все туда стали бегать прятаться. Хватали собранные заранее одело, подушки и бежали туда. Было очень страшно. И еще я помню, что быстро стало не хватать продуктов. Денег в семье было очень мало, никаких запасов не было. И мы в основном уже траву ходили собирали: лебеду, мокрицу, сныть. Я помню, как-то, наверное, в августе бабушка мне кричит: «Иди обедать!» А я ей в ответ: «А что сегодня?» «Пшенная каша». «А какая она – зеленая или желтая?» Зеленая – это значит в каше уже очень много самой разной травы и только немножко крупы».
Борис Сергеевич Пушкарев, 82 года, руководитель Народно-Трудового Союза российских солидаристов (известного в 1930-е годы как Национально-Трудовой Союз Нового Поколения) и издательства «Посев». Родился в Праге, сын русского историка-эмигранта Сергея Германовича Пушкарева. Сейчас живет в штате Нью-Джерси. Для него и его семьи война началась не 22 июня 1941 года, а 1 сентября 1939 года.
«1 сентября 1939 года мне было 10 лет, я родился в 1929 году. Мы были на даче, ехали в поезде обратно в Прагу, потому что начинался учебный год. Подъезжаем к городу, а город весь темный. Отец спрашивает у кондуктора: “Что это? Тренировка какая-то, что затемнение?” А кондуктор ему: “Какая, к черту, тренировка, это война Германии с Польшей”. Реакция в моей семье была тревожная. Войну вообще-то ждали в 1938 году, но Мюнхенское соглашение ее сняло (Соглашение о передаче Чехословакией Германии Судетской области». – В.К.). И думали, что ничего не будет. А тут был такой удар. А когда началась война Германии с Россией – на нас в тот момент это никак не сказалось».
Федор Борисович Добронравов, 89 лет, кинооператор, родился в Москве. Оператор-постановщик фильма «Неуловимые мстители». Живет в Бруклине с 1993 года.
«Война была полной для меня неожиданностью. Хотя мы тогда и жили в преддверии чего-то. ТАСС тогда печатало о сосредоточении немецких войск у границы России. День 22 июня я очень хорошо помню. Я тогда поступал во ВГИК и готовил свои фотографии на конкурс. Я всю ночь их проявлял и не знал, что война началась. Вышел из темной комнаты утром, а мне мать говорит: «Знаешь, война началась». А я ей: «Да ты что, шутишь? Меня разыгрываешь?». «Да нет, вот Молотов выступал».
Это был как гром с ясного неба. Все сразу задумывались о близких, о тех, кого пошлют на фронт. Правда, мужчин в нашей семье больше и не было, отец был арестован в 37 году. Были я, мать и бабушка, которую мы привезли из Сибири. И вот неожиданно такая вот петрушка заварилась. Я помню, что позже стали бомбить, мать плакала, люди на фронт уходили… Я служил в Академии им. Фрунзе, был там заведующим фотолабораторией. Когда немцы близко подошли к Москве, Академию эвакуировали в Среднюю Азию. А мать с бабушкой остались в Москве. И уже в Средней Азии я попал в армию, в артиллерийский дивизион. Закончил войну в Берлине».
Игорь Белоусович, 89 лет, бывший чиновник Госдепартамента США, родился в Шанхае, живет в США с 1923 года.
«В июне сорок первого я был студентом-первокурсником Калифорнийского университета. Мой родной город в Америке – Сан-Франциско. Мой отец еще в Первую мировую был летчиком старой русской армии. Продолжал он воевать и во время революции, и во время гражданской войны, но – на проигравшей стороне. Этим объясняется и все последующее: в конце концов он оказался на Дальнем Востоке, а там женился. Вскоре все семейство перешло границу – и оказалось в Китае. Там я и родился. А когда мне был год от роду, мы перебрались в Калифорнию.
И вот наступило 22 июня. В тот момент эта дата не казалась мне знаменательной. Среди калифорнийских русских высказывались самые противоречивые суждения… Но я хорошо сознавал, что я, как американец, к тому же, русского происхождения, скорее всего, должен буду пойти на войну. Так и случилось – в сорок третьем году. Сперва – учеба: военное дело, дисциплина и т.д. А затем я был назначен в 69-ю стрелковую дивизию. На немецком фронте мы оказались в самом конце сорок четвертого года. Шло последнее немецкое наступление – на границе между Францией и Германией. А потом… нам пришлось, можно сказать, верхом на танках проехать всю Германию. И тут произошло очень интересное для меня событие: я был в составе патруля, установившего первый контакт с советскими войсками на Эльбе. Будучи, представьте себе, простым ефрейтором. Кто-то в командовании полка вспомнил, что в какой-то роте есть русскоязычный. Вот меня и вызвали. И эта встреча очень повлияла на всю мою последующую жизнь. Я потом долгие годы работал в аналитическом отделе Госдепа США и занимался Россией».
Спецрепортаж "70 лет назад, в 4 часа утра" читайте здесь
