МОСКВА — 25 лет назад, 15 февраля 1989 года, я с последней советской бронетанковой колонной покинул Афганистан, прогромыхав по «мосту Дружбы» через мутную Амударью. Колонну замкнул генерал Борис Громов, командующий Ограниченным контингентом советских войск, ставший впоследствии губернатором Московской области.
Мы молча курили на «нашем» берегу, от души постепенно отлегало. Позади были две с лишним недели командировки. В Афган мы — небольшая команда журналистов и писателей — ездили собирать материал для книги под условным названием «Так заканчиваются войны», которую собирались выпустить в издательстве «Молодая гвардия», где, собственно, все и работали.
Эта война как странно началась, так странно и завершилась. Позже тот же Громов о своих ощущениях после завершения исторической переправы через Амударью написал так: «Они были двойственными. Без сомнения, облегчение от того, что войска вышли и за моей спиной не осталось ни одного нашего бойца. С меня свалился огромный груз ответственности. То колоссальное напряжение, в котором я жил несколько лет, осталось позади. Охватывала радость, не сравнимая ни с чем: война закончилась. С другой стороны – обуревало горькое чувство досады: прошло почти десять лет, а мы практически ничего не добились».
Вопрос, чего мы там добивались, или иначе — зачем нас туда понесло, преследовал меня всю поездку. Ответа, признаюсь, я так и не нашел…
Нашей командировке под стать войне грозило выйти такой же несуразной. Прилетев с загруженным под завязку боеприпасами военно-грузовым бортом в Кабульский аэропорт, где был расквартирован штаб 40-й армии Громова, мы сразу угодили в капкан.
Замполиты запретили нам и нос высовывать за пределы тщательно охраняемого аэропорта, прикрываясь заботой о нашем благополучии. Все было без слов ясно — в случае гибели столичных журналистов с них бы три шкуры спустили.
Однако и мы оказались не лыком шиты. Попили вечером водки с командирами батальона БТР (бронетранспортеров) и договорились на утро под их крылом покинуть пределы «заповедника». Авантюра, конечно, была та еще. Паспорта у нас забрали, денег нет. Но где наша не пропадала, главное – увидеть все собственными глазами.
Вырвавшись на оперативный простор, взяли курс на Саланг – горный тоннель, охранявший «дорогу жизни» к Кабулу. Наш путь мало походил на маршрут победителей. В ту пору установилось перемирие с Ахмад Шахом Масудом, знаменитым «панджшерским тигром».
Его боевики уже вовсю хозяйничали на трассе, по-своему распределяя гуманитарную помощь, шедшую из Советского Союза. Проще говоря, в открытую грабили караваны «барбухаек» (машин) с продуктами. Правда, относительно честно: одну машину пропускали в Кабул, другую «облегчали» в свою пользу.
«Духов» можно было хорошо разглядеть в лицо. Наши офицеры, с которыми мы познакомились на блокпостах, тайком показывали нам и на вычисленных ими полевых командиров Масуда. При этом стороны старались не обращать внимания друг на друга. Отношения царили подчеркнуто нейтральные.
Впрочем, исключения бывали. Однажды «бача», мальчишка, вооруженный автоматом Калашникова, заприметив со склона горы наш БТР, передернул затвор и прицелился в нас. Но стоявший рядом взрослый что-то резко сказал пацану, и тот отвел дуло автомата, нарочито выстрелив в воздух.
Гораздо хуже получилось с возвращением. Погостив на Саланге, мы собрались обратно в Кабул. Но перемирие внезапно кончилось. Ночью мы проснулись от жуткого разноголосого гула – наши били во всю мощь из всех видов артиллерии. Все-таки Наджибуле удалось дожать кремлевских вождей, и те отдали приказ военным ударить напоследок по масудовцам.
Это могло привести к непредсказуемым последствиям. Настроение у всех резко упало. Говорили: ну вот, теперь боевики устроят теперь нам «прощальный салют»! Казалось, по «шурави» вскоре начнут палить из-за каждого угла.
Слава богу, обошлось. Есть версия, что наша разведка предупредила Масуда о готовящемся налете, и тот заблаговременно увел своих нукеров в горы. Не знаю, во всяком случае, видимого урона непосредственно моджахедам огонь не причинил. Зато, как обычно в таких случаях, пострадало мирное население ближайших кишлаков.
Мне навсегда врезалась в память такая сцена: старик вынес на руках к дороге, по которой мчался наш БТР, совсем маленького мальчика с оторванной взрывом ногой. Кровь из раны сочилась на белый снег. Примкнувший к нам по пути коллега с одной из центральны радиостанций крикнул: «Жаль фотоаппарата нет. Какой кадр пропадает!»
Настоящий профессионал, каких везде много. Поначалу очень хотелось его прибить на месте, потом махнул рукой: в конце концов, каждый из добровольцев приезжал в Афган за своим. Одни – за звездами на погоны, другие – за сенсационным материалом, третьи – еще зачем-то.
Жалко было только тех, кто попал туда вопреки собственной воле и сгинул не пойми за что.
А меня до сих пор мучает мысль: чего все-таки хотел тот старик – то ли, чтобы спасли его внука, то ли он просто показывал нам – смотрите, что вы здесь наделали...
Справка
В той войне погибли более 15 тысяч советских военнослужащих. Санитарные потери составили почти 54 тыс. раненых, включая контуженных и травмированных.
Точное число погибших афганцев неизвестно. Наиболее часто встречается цифра в миллион погибших. По данным исследователя афганской войны из США, профессора М. Крамера, были убиты или покалечены более 2,7 миллионов афганцев, а еще несколько миллионов стали беженцами.
Ахмад Шах Масуд в своем письме советскому послу в Афганистане Ю.Воронцову от 2 сентября 1989 года писал, что поддержка Советским Союзом НДПА привела к гибели более 1,5 млн афганцев, а 5 млн человек стали беженцами.
Мы молча курили на «нашем» берегу, от души постепенно отлегало. Позади были две с лишним недели командировки. В Афган мы — небольшая команда журналистов и писателей — ездили собирать материал для книги под условным названием «Так заканчиваются войны», которую собирались выпустить в издательстве «Молодая гвардия», где, собственно, все и работали.
Эта война как странно началась, так странно и завершилась. Позже тот же Громов о своих ощущениях после завершения исторической переправы через Амударью написал так: «Они были двойственными. Без сомнения, облегчение от того, что войска вышли и за моей спиной не осталось ни одного нашего бойца. С меня свалился огромный груз ответственности. То колоссальное напряжение, в котором я жил несколько лет, осталось позади. Охватывала радость, не сравнимая ни с чем: война закончилась. С другой стороны – обуревало горькое чувство досады: прошло почти десять лет, а мы практически ничего не добились».
Вопрос, чего мы там добивались, или иначе — зачем нас туда понесло, преследовал меня всю поездку. Ответа, признаюсь, я так и не нашел…
Нашей командировке под стать войне грозило выйти такой же несуразной. Прилетев с загруженным под завязку боеприпасами военно-грузовым бортом в Кабульский аэропорт, где был расквартирован штаб 40-й армии Громова, мы сразу угодили в капкан.
Замполиты запретили нам и нос высовывать за пределы тщательно охраняемого аэропорта, прикрываясь заботой о нашем благополучии. Все было без слов ясно — в случае гибели столичных журналистов с них бы три шкуры спустили.
Однако и мы оказались не лыком шиты. Попили вечером водки с командирами батальона БТР (бронетранспортеров) и договорились на утро под их крылом покинуть пределы «заповедника». Авантюра, конечно, была та еще. Паспорта у нас забрали, денег нет. Но где наша не пропадала, главное – увидеть все собственными глазами.
Вырвавшись на оперативный простор, взяли курс на Саланг – горный тоннель, охранявший «дорогу жизни» к Кабулу. Наш путь мало походил на маршрут победителей. В ту пору установилось перемирие с Ахмад Шахом Масудом, знаменитым «панджшерским тигром».
Его боевики уже вовсю хозяйничали на трассе, по-своему распределяя гуманитарную помощь, шедшую из Советского Союза. Проще говоря, в открытую грабили караваны «барбухаек» (машин) с продуктами. Правда, относительно честно: одну машину пропускали в Кабул, другую «облегчали» в свою пользу.
«Духов» можно было хорошо разглядеть в лицо. Наши офицеры, с которыми мы познакомились на блокпостах, тайком показывали нам и на вычисленных ими полевых командиров Масуда. При этом стороны старались не обращать внимания друг на друга. Отношения царили подчеркнуто нейтральные.
Впрочем, исключения бывали. Однажды «бача», мальчишка, вооруженный автоматом Калашникова, заприметив со склона горы наш БТР, передернул затвор и прицелился в нас. Но стоявший рядом взрослый что-то резко сказал пацану, и тот отвел дуло автомата, нарочито выстрелив в воздух.
Гораздо хуже получилось с возвращением. Погостив на Саланге, мы собрались обратно в Кабул. Но перемирие внезапно кончилось. Ночью мы проснулись от жуткого разноголосого гула – наши били во всю мощь из всех видов артиллерии. Все-таки Наджибуле удалось дожать кремлевских вождей, и те отдали приказ военным ударить напоследок по масудовцам.
Это могло привести к непредсказуемым последствиям. Настроение у всех резко упало. Говорили: ну вот, теперь боевики устроят теперь нам «прощальный салют»! Казалось, по «шурави» вскоре начнут палить из-за каждого угла.
Слава богу, обошлось. Есть версия, что наша разведка предупредила Масуда о готовящемся налете, и тот заблаговременно увел своих нукеров в горы. Не знаю, во всяком случае, видимого урона непосредственно моджахедам огонь не причинил. Зато, как обычно в таких случаях, пострадало мирное население ближайших кишлаков.
Мне навсегда врезалась в память такая сцена: старик вынес на руках к дороге, по которой мчался наш БТР, совсем маленького мальчика с оторванной взрывом ногой. Кровь из раны сочилась на белый снег. Примкнувший к нам по пути коллега с одной из центральны радиостанций крикнул: «Жаль фотоаппарата нет. Какой кадр пропадает!»
Настоящий профессионал, каких везде много. Поначалу очень хотелось его прибить на месте, потом махнул рукой: в конце концов, каждый из добровольцев приезжал в Афган за своим. Одни – за звездами на погоны, другие – за сенсационным материалом, третьи – еще зачем-то.
Жалко было только тех, кто попал туда вопреки собственной воле и сгинул не пойми за что.
А меня до сих пор мучает мысль: чего все-таки хотел тот старик – то ли, чтобы спасли его внука, то ли он просто показывал нам – смотрите, что вы здесь наделали...
Справка
В той войне погибли более 15 тысяч советских военнослужащих. Санитарные потери составили почти 54 тыс. раненых, включая контуженных и травмированных.
Точное число погибших афганцев неизвестно. Наиболее часто встречается цифра в миллион погибших. По данным исследователя афганской войны из США, профессора М. Крамера, были убиты или покалечены более 2,7 миллионов афганцев, а еще несколько миллионов стали беженцами.
Ахмад Шах Масуд в своем письме советскому послу в Афганистане Ю.Воронцову от 2 сентября 1989 года писал, что поддержка Советским Союзом НДПА привела к гибели более 1,5 млн афганцев, а 5 млн человек стали беженцами.
