Семьдесят три года назад в Париже умер Федор Иванович Шаляпин. Уже при жизни ставший символом русского искусства и оставшийся загадкой для потомков. В чем своеобразие Шаляпина в истории русской культуры? С этим вопросом Русская служба «Голоса Америки» обратилась к московскому музыковеду Артему Варгафтику.
Алексей Пименов: Общеизвестно, что Федор Шаляпин – самый знаменитый русский оперный певец. В известном смысле – даже символизирующий само это понятие. Почему именно он?
Артем Варгафтик: Думаю, что одна из основных причин – это уникальное стечение обстоятельств, которое больше никогда и ни с кем не повторится. Независимо от того, какой будет певец. Может быть, в каких-то случаях мы видим на сцене артистов не меньшего масштаба. Но – при всем их желании и при всей нашей любви (как к опере, так и к русскому искусству вообще) – того невероятного резонанса, который имело искусство Шаляпина, уже не будет.
А.П.: С чем это связано?
А.В.: Прежде всего с тем, как – довольно криво, непоследовательно, с большими издержками – развивалось само отечественное оперное искусство. Если бы в тот или иной момент – впоследствии оказавшийся историческим – Шаляпин не попал на глаза тому или иному альтернативному работодателю (как сегодня говорят, олигарху) вроде Саввы Мамонтова. Поскольку хорошо известно, что именно с момента встречи с Мамонтовым для Шаляпина многое в жизни началось, то неизвестно, как бы он служил в императорских театрах, и кто бы обратил внимание на его выдающиеся способности.
Дальше – больше. Другим работодателем Шаляпина был Сергей Дягилев. Ведь именно в его постановке – и под его ответственность (и риск, на самом деле очень серьезный) – Шаляпин в «Борисе Годунове» показал Парижу, что такое русская опера. Вспомните «Жар-птицу», «Князя Игоря» с «Половецкими плясками», «Петрушку», «Весну священную» – все, чем Дягилев потряс тогда парижскую публику… Конечно, Шаляпин имел отношение только к оперной части дягилевских проектов. Но оказалось, что этот человек, выходя за традиционные оперные рамки, причем именно там, где они были очень хорошо очерчены, творил невозможное. Ведь известно, что шаляпинские интонации, шаляпинская актерская манера, шаляпинские преувеличения, шаляпинский пафос – это не классическая, не ортодоксальная работа артиста. Нет, это весьма смелый вызов тому, как положено петь. Что бы он ни пел – арии, романсы, народные песни – это всегда некое противопоставление себя традиции.
А.П.: В свое время друг Шаляпина Александр Николаевич Вертинский сказал, что Шаляпин вдохнул новое содержание в отжившие оперные формы. Зато позднее – уже в советской традиции – Шаляпин стал хрестоматийной фигурой. Его начали рассматривать как воплощение именно классического оперного пения. Чем объяснить это противоречие?
А.В.: К сожалению, сами-то мы все-таки не можем судить, каким традициям соответствует Шаляпин. Тем более мы не можем себе представить, на каком фоне он так успешно выделился. Хотя бы потому, что все эти звуки существуют лишь в виде страшно запиленных патефонных пластинок. Но судя по тому, что нам известно, по тому, как описываются выступления Шаляпина, он, конечно же, был силен тем, что позволял себе гораздо больше, чем обычный артист, нанятый для исполнения той или иной роли.
Он всегда позволял себе брать контроль над сценической ситуацией в свои руки. Ну, а для советской традиции был характерен, так сказать, пропагандистский, просветительский пафос. И икона, которую в данном случае требуется повесить на стенку… без нее не обойтись. А ведь никого более востребованного, более нарицательного просто не было. А что касается традиций, то они ведь меняются быстро: достаточно одного-двух артистических поколений. Что гораздо короче, чем поколения в человеческой жизни. Вот их-то и оказалось достаточно, чтобы все, так сказать, построились под Шаляпина. И в частности, потому, что, с точки зрения копирования, это – очень благодатный материал. Это получалось очень эффектно даже у тех, кто, может быть, и не имел этого в виду.
Не забудем, что все это прошло через множество голосов и через огромную зрительскую массу – ведь тогдашняя зрительская аудитория была совершенно несопоставима с той кучкой избранных, которая посещает оперные театры сегодня. Тогда это было действительно массовое искусство. И думаю, что именно этим объясняется хрестоматийность Шаляпина. А также хрестоматийность его художественных решений – небесспорных, вероятно, и для него самого. Почему он где-то завышает, где-то переходит на говорок, где-то – на крик, а где-то поет голосом, непонятно какого тембра и какого диапазона? По-моему, все это – хороший повод задуматься о том, на что мы ориентируемся, что для нас является образцом. И что являлось образцом для уже ушедшего в прошлое двадцатого века, точнее – его первой половины, когда люди еще не знали окончательных ответов на вопросы, решенные сегодня.
А.П.: Шаляпин сказал кому-то (желая похвалить): кажется, вы в своем деле – тоже Шаляпин. Образ, иными словами, и в самом деле нарицательный. Пришедший к нам из Серебряного века. С кем вы могли бы сравнить Шаляпина как историко-культурный образ?
А.В.: В России?
А.П.: Конечно, в России, но не только. Всемирная-то отзывчивость у нас не отмерла.
А.В.: Не отмерла… Есть много способов ответить на этот провокационный вопрос. Ведь существуют разные критерии. Фамилия-то настолько нарицательная, что и значений тут много. Честно говоря, наиболее точное сходство я вижу с Гарри Поттером. Как с персонажем и как с явлением культуры. Которое естественным образом становится и массовым, и знаменитым, и развивается во времени.
Когда мы смотрим на Шаляпина в период его бурного роста и развития, то это – именно первые полторы-две книжки, где совсем трепетный мальчик совершает невероятные подвиги. А потом, поднявшись выше, он начинает понимать, что он не один такой. И что вокруг него – гораздо больше сложностей, чем ему казалось поначалу. А в итоге он становится моделью для очень многих персонажей. В том числе, к примеру, для тех, кто сегодня раскручивает социальные сети. И понимает, что многие атрибуты волшебства можно из образа вынуть, поскольку они свое дело сделали… И Шаляпин, уже достигший всего того, что определило его мировую славу, себя уже перерос. И для него неочевиден был ответ на вопрос: что можно сделать еще? Есть ли еще принципиально новые вещи, до которых он мог бы дорасти? По-моему, Шаляпин, каким его засняли в роли Дон-Кихота, и был таким Гарри Поттером – только окончательно повзрослевшим…
Дорогие читатели!
Вот уже несколько месяцев продолжается наш разговор о непрошедшем прошлом – о событиях и людях, оставшихся в исторической памяти Америки, России и других стран. Разговор об истории – дело, на наш взгляд, чрезвычайно важное, но отнюдь не простое. Мы не раз задумывались о том, как сделать нашу историческую рубрику интереснее и увлекательнее. И, в конце концов, решили изменить ее формат. Ведь «день в истории» – это не обязательно каждый день: события, заслуживающие названия исторических, происходят отнюдь не ежедневно. Отныне историческая рубрика будет выходить в свет один раз в неделю. Мы надеемся, что это позволит нам сделать ее более содержательной. Итак, следите за объявлениями и оставайтесь с нами!
