Научный сотрудник Института США и Канады Игорь Сутягин был приговорен российским судом за шпионаж к 15 годам лишения свободы. Он обвинялся в передаче сведений, составляющих государственную тайну, британской консалтинговой фирме «Альтернатив-Фьючерс».
Много лет, находясь в заключении, ученый не признавал своей вины, заявляя, что всю информацию он брал из открытых источников печати. В июле прошлого года Сутягина и еще нескольких заключенных, отбывавших срок в России, обменяли на большую группу разоблаченных в США российских агентов.
Насколько дней назад Игорь Сутягин выиграл дело против России в Европейском суде по правам человека (ЕСПЧ). Было установлено, что в ходе уголовного расследования были нарушены права российского гражданина на независимый суд, на свободу и личную неприкосновенность (статьи 5 и 6 Европейской Конвенции по правам человека). Страсбургский суд обязан российские власти выплатить пострадавшему 20 тысяч евро.
Наша редакция по телефону связалась с Игорем Сутягиным, в настоящее время проживающим в Лондоне, и попросила его прокомментировать решение ЕСПЧ и рассказать о том, рассчитывает ли он на полную реабилитацию.
Вадим Массальский: Как вы полагаете, Страсбургский суд удовлетворил ваши требования полностью или частично?
Игорь Сутягин: На мой взгляд, требования удовлетворены практически полностью. ЕСПЧ установил, что изначально незаконен был сам суд. И тогда нет смысла обсуждать юридические решения, которые принимал изначально незаконный суд. Перед незаконно распущенным первым судом присяжных меркнет все остальное. Знаете, это все равно, что если человека убили, то какой смысл обсуждать: наносились ли перед этим ему какие-то словесные оскорбления или нет?
Позиция Европейского суда была сформулирована еще, если не ошибаюсь в 2008-м году, когда принималось решение о приемлемости самой жалобы. Тогда ведь было сказано, что ЕСПЧ усматривает нарушения по всем оставшимся пунктам Конвенции, которые сейчас уже не рассматривались. Таким образом, Европейский суд сейчас смягчил очень неприятную пощечину российским властям.
В.М.: А чем вы объясняете тот факт, что так долго – фактически с 2002 года – тянулось рассмотрение вашего дела?
И.С.: Знаете, еще в 2007 году технические сотрудники, которые более свободно, чем судьи, могут выражать свое мнение, объясняли свою позицию, когда мои адвокаты пытались как-то ускорить ход жалобы. Представители ЕСПЧ тогда говорили, что это дело является настолько неприятным и беспрецедентным, что им, учитывая политическую окраску, очень бы хотелось, чтобы Россия сама урегулировала данный вопрос.
Возможно, Европейскому суду по правам человека не хотелось давать российским властям слишком громкую, оскорбительную пощечину, а юридически другого выхода не было уже тогда.
Я могу предположить, что уже после того, как произошло мое так называемое помилование – через полгода после того, как меня выгнали из страны, – российское правительство выступило с какими-то новыми доводами, которые, возможно, привели к тому, что Европейский суд уже просто не мог принять иного решения по моему делу.
В.М.: Некоторые российские СМИ в пользу того, что ваш иск удовлетворен только частично, приводят тот аргумент, что вы подавали претензию на 300 тысяч евро, а ЕСПЧ потребовал от российской стороны выплатить вам компенсацию в пятнадцать раз меньше…
И.С.: Никогда суммы, заявленные и принимаемые к исполнению Европейским судом, не совпадают. Последние всегда меньше. И потом, какая разница? Представьте, что я провел за решеткой четверть жизни. И для меня четверть жизни в любом случае дороже, чем 20 или 300 тысяч евро.
В.М.: Намерены ли вы добиваться полной реабилитации, если Россия в течение трех месяцев не обжалует решение ЕСПЧ, или если это обжалование будет отклонено?
И.С.: Сейчас трудно однозначно говорить. Надо посмотреть за развитием событий, хотя я не думаю, что российской стороне удастся оспорить сам факт незаконного роспуска суда присяжных. Что касается реабилитации, то позволю себе такую аналогию: как мог Тухачевский просить реабилитацию у Иосифа Виссарионовича Сталина? Поэтому я не знаю, о какой моей реабилитации можно сейчас говорить в стране, где в московском метро восстанавливают цитаты-здравицы в честь Сталина, где ездят троллейбусы с портретом Сталина, где распад Советского Союза Путин называет величайшей катастрофой 20-го века…
В.М.: Как вы полагаете, есть ли существенные различия между Владимиром Путиным, в годы президентства которого вы были осуждены, и Дмитрием Медведевым? С учетом того, что нынешний президент сейчас выступает организатором реформы российской правоохранительной системы.
И.С.: С моей точки зрения разница, конечно, есть. Но разница скорее тактического характера. Путин и Медведев отстаивают одни и те же интересы. Расхождения лишь в том, как лучше эти интересы отстаивать: по-старому – «тащить и не пущать» или методом гибкого реагирования.
Вспомните классическую ленинскую работу «Шаг вперед, два шага назад». Ее название здесь очень подходит. Это подтверждает и мой личный тюремный опыт. Сначала в виде красивого лозунга провозглашается одно, а потом реализуется нечто другое – то, что ситуацию только ухудшает.
Например, проводится либерализация УДО (условно-досрочное освобождение из мест лишения свободы – прим. редакции) и одновременно создается возможность для возврата к старому советскому уголовному кодексу, в котором были статьи, вообще не предусматривающие освобождения по УДО.
У нас в России идет реформа правоприменительной практики и исполнительной системы и одновременно, начиная с 2009 года, ужесточается система надзора. К примеру, человек отсидел «от звонка до звонка» свои 15 лет, освободился, но после двух предупреждений, сделанных надзорными органами, он может сесть в лагерь еще на два года, то есть на срок, определенный законом как срок надзора.
Если это реформа, то вопрос: в какую сторону? Ну а то, как надзорные органы умеют при желании сфабриковать такие «предупреждения» – это отдельный разговор. В общем, прорехи в российской системе правосудия – тема бесконечная.
В.М.: Скажите, а созданный ЕСПЧ по вашему делу прецедент может как-то повлиять на судьбу российского физика Валентина Данилова, который, как известно, сначала был оправдан судом присяжных, но затем – уже другим составом суда – был осужден за шпионаж и сейчас продолжает отбывать наказание?
И.С.: Я очень надеюсь, что решение ЕСПЧ и на судьбу Валентина Данилова повлияет. Но у него юридическая ситуация не зеркально такая же, как у меня, поэтому точный комментарий на этот счет могут дать уже профессиональные адвокаты. Всех подробностей второго судебного процесса а просто не знаю. В это время я был далеко-далеко.
Если нарушения там были точно такие же, как в моем деле, то они тоже подпадают под нынешнее решение Европейского суда. Ведь ЕСПЧ работает по принципу прецедентного права.
В.М.: И последний вопрос. У вас есть желание вернуться жить и работать в Россию, или для вас это просто несбыточная мечта?
И.С.: В тюрьме есть такое грубоватая присказка: мечты сбываются, если, конечно, их сбывать… Не думаю, что это мечта несбыточная. И вернуться я, конечно, хочу, ведь это моя страна. Но вряд ли это можно сделать сейчас. Личный состав Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР далеко не весь сменился. А тот, что набрали сейчас, во многом был воспитан в прежние времена. Поэтому, если допустить, что к власти в России придет демократическая оппозиция, то вряд ли будет серьезно пересмотрен порядок рассмотрения и обжалования уголовных дел…
Вот вам один пример. Мне потребовалось обратиться в администрацию президента США для того, чтобы получить Указ президента РФ о моем помиловании. Причем, помилование было какое-то ненастоящее. По закону, на вторые сутки фельдъегерем мне должен был доставлен этот указ. Но мне потребовалось шесть месяцев и обращение почему-то в Америку.
Позже представители Федеральной службы исполнения наказаний заявили, что все документы относительно меня были «вручены американцам» при передаче в аэропорту Вены еще в июле. Однако среди этих документов в запечатанном конверте, которые мне сразу передала американская сторона, никаких указов не было.
Копию российского указа о помиловании я получил через 6 месяцев после того, как я оказался в Британии, и спустя две недели, как я обратился в администрацию американского президента. Это случилось 21 декабря 2010 года. А помилован я был, как официально сообщалось, 9 июля того же года.
А моим адвокатам по запросу прислали документ, в котором сказано, что я вообще из «Лефортово» (Следственный изолятор в Москве, подчиненный ФСБ, – прим. редакции) не освобождался. Поэтому формально до 21 декабря 2010 года я числился… сидящим в «Лефортово».
Судите сами: где гарантия, что если завтра я прилечу в Шереметьево, то оттуда я автоматически не получу билет в один конец на побережье экологически чистого Северного ледовитого океана?
Другие материалы о событиях в России читайте в рубрике «Россия»
