Ксения Туркова: В минувшую пятницу российского политика Илью Яшина приговорили к восьми с половиной годам заключения за стрим о событиях в Буче (кстати, это тоже одно из слов года). Как в этом году в языке отражалась оппозиция «власть и общество»? Было ли это как-то представлено? В прошлые годы такой лексики было довольно много.
Михаил Эпштейн: В этом особенность нынешнего года: всё, кроме войны, кроме тем «Россия-Украина», ушло из языка. В прошлом году в числе слов и выражений года были «дворец Путина», «пытки», «репрессии», «трусы Навального», «дружелюбный концлагерь», «Следственный комитет», «задержание», «проверить на предмет экстремизма» — то есть те слова, которые означали наличие оппозиции, конфронтацию между властью и обществом. В этом году все свелось, пожалуй, только к одному выражению — «иностранный агент».
К.Т. Оно, кстати, уже не первый год фигурирует в списках слов года.
М.Э. Совершенно верно, с 2012 года — именно тогда оно впервые было введено в официальный язык и в официальную юридическую систему. И с тех пор почти каждый год оно выплывает в «Антиязыке», то есть в языке пропаганды. Тогда, в 2012 году, оно было третьим. Сегодня оно тоже занимает выдающееся место. Пожалуй, это самое живучее выражение за последние десять лет.
К.Т. А почему, как вы думаете, в этом году практически не было протестной лексики?
М.Э. Я думаю, что история в этом году сконцентрировалась на одной теме. Никогда еще не было такого года, когда все другие темы просто ушли из поля внимания. Например, несмотря на то, что 2021 год был посвящен пандемии и вакцинации, все-таки были и другие темы — связанные с внутренней политикой, с глобальными тенденциями (искусственный интеллект, цифровой след, глобальное потепление, изменение климата). В этом году ничего подобного не осталось — только война во всех своих модификациях, целевых и функциональных.
К.Т. Как получилось, что в главной номинации — «Слово года» — победило слово «война», запрещенное в России?
М.Э. Для нас такой выбор был ожидаем. Вопрос заключался в том, можем ли мы рискнуть и выдвинуть это запретное слово в качестве главного. Мы рискнули, потому что скрывать его невозможно. Кстати, в речи представителей власти оно все чаще встречается. (Кириенко говорил о том, что нужно эту войну превратить в народную).
На втором месте среди слов года — «мобилизация», тоже слово того же ряда.
К.Т. Я бы тут обратила внимание на то, что не только «мобилизация» попала в список главных слов года, но и «моГилизация», как такое переосмысление того, что на самом деле происходит.
М.Э. Да, это не так часто бывает, что жаргонизм попадает в верхние ряды слов года, хотя когда-то у нас была такая особая рубрика — «Жаргонизмы», но мы давно ею не пользуемся. «Мобилизация», «мобики», «чмобики» — все эти слова попали в первую десятку слов года. Внутренняя политика и оппозиция входит не в виде прямого значения слова, а в виде оценочного. «Могилизация» — это ответ народа, ответ языка на то, чем стала мобилизация. Оппозиционная экспрессия все-таки проникает в язык.
К.Т. При этом в номинации «Выражение года» победила СВО (специальная военная операция). Я вижу тут очень интересную перекличку: словом года стала «война», а выражением года — то, как называют войну российские власти. Получилось противопоставление.
М.Э. Совершенно верно. Кстати, в номинации «Антиязык» на первом месте оказалась «дискредитация армии», то есть одно и то же явление как бы прошло по всем трем регистрам. И понятно почему — потому что никто не дискредитирует армию так, как ее дискредитирует сама армия. На втором месте среди выражений года — лозунг «Нет войне!». Это та же самая война, но уже под знаком прямого отрицания, еще один оппозиционный элемент в языке этого года
К.Т. Кстати, и выражение «Нет вобле» тоже попало в список выражений года.
М.Э. Да, это такая пересмешка: если вы запрещаете нам говорить «Нет войне!», то мы скажем «Нет вобле!» и посмеемся тем самым немножко не только над собой, но и над вами (российской властью).
В списке выражений года также есть такие выражения, как «военное преступление», «преступление против человечности» — они тоже достаточно говорят о реакции общества на происходящее. Или, например, замечательное выражение Юрия Шевчука: «Родина — это не жопа президента», оно тоже оказалось на одном из первых мест.
К.Т. Вы уже упомянули «Антиязык». Мне кажется, что эта номинация в этом году невероятно разрослась, даже распухла, я бы сказала, как опухоль. Антиязык — это язык лжи, ненависти, пропаганды, и кажется, что в России этого антиязыка стало уже едва ли не больше, чем языка нормального. Реальность потихоньку переворачивается с ног на голову. Вы это тоже заметили?
М.Э. Конечно. Антиязык в этом году — это такая всепожирающая воронка. Антимир (который называют русским миром, а на самом деле это мир смерти, зверства и варварства) расширяется. Язык чудовищно лжет. Если судить по тому языку, который использует пресса, пропаганда, то это подлый, лживый, рабский язык — прямая антитеза тургеневской надежде на то, что язык спасёт. И вы знаете, язык стал таким гнусным, я бы сказал, уже после 2012 года, когда начался третий президентский срок. И особенно после 2014 года. «Крымнаш» стал квинтэссенцией этого языка.
Посмотрите, какие слова попадают в номинацию: сочетание «денацификация и демилитаризация», «недружественные страны», «англосаксы». Все это — антиязык, слова лжи.
К.Т. Причем эти слова употребляют официальные лица, российские чиновники. А Дмитрий Медведев вообще скатился до «пиндосов» и «Пиндостана».
М.Э. Дмитрий Медведев по части такого языка идет впереди России всей. Хотя трудно судить, его ли это язык или того, кто за него пишет. Вообще все это похоже на такой густопсовый язык 1937 года, когда о врагах человечества, о буржуазии, о Западе писали с физиологической экспрессией: «гады», «чудовища шевелятся», «пытаются перелить свой яд в нашу здоровую кровь» — так говорили на процессах антитроцкистских. Сейчас этот страшный язык 1937 года снова входит в употребление.
В рубрику «Антиязык» также попали такие слова, как «русофобия» (тут происходит такой перенос, потому что «кремлефобы» называются «русофобами»), выражение «своих не бросаем»...
К.Т. Хотя известно и задокументировано, что как раз бросают.
М.Э. Да, причем бросают и в прямом смысле слова: бросают на смерть, на войну, в окопы. А также бросают, оставляют их тела гнить и даже не забирают, никто не интересуется погибшими.
Антислова — это и «Гейропа», и «нацисты», и «высокоточное оружие», и знаменитое путинское «нравится, не нравится — терпи, моя красавица», и «многополярный мир», о котором постоянно напоминает Путин. Но когда задаешь вопрос, а какой же полюс представляет собой Россия, в чем состоит ее вклад в многополярный мир, ты понимаешь, что это отрицание всего, что делает цивилизацию цивилизацией. «Вклад России» — это право убивать, насиловать, разрушать, переступать чужие границы, убивать мирных людей. Оккупированные территории на этом антиязыке называются «освобожденными», «оккупация и освобождение» выступают как слова, которые обозначают одно и то же, но с перевернутой оценкой.
В «Антиязык» попали и «боевые комары», и выражение «не все так однозначно» — сочетание, которое фактически стало синонимом оправдания войны, примером такой вежливой аморальности человека, который якобы над схваткой.
К.Т. Я бы еще хотела обратить внимание на то, что итоги российского «Слова года» сильно отличаются от итогов западных. Несмотря на то, что война стала глобальным событием, она совершенно не отражена в выборе словарей английского языка. Оксфордский словарь выбрал «режим гоблина», словарь «Коллинз» — «пермакризис» (перманентный кризис), а Мерриам-Вебстер — «газлайтинг». В один из списков попал топоним Киев — но это, пожалуй, все. Как вы думаете, почему?
М.Э. Вы знаете, меня это огорчает. Мне кажется, что это такое благодушие Запада — при всей озабоченности западных стран в лице их властей. Но в языке совершенно не отразился тот факт, что идет война. Меня особенно поразило то, что Google назвал словом года Wordle (название игры). Люди играют в слова, не замечая, что идет игра, ставка в которой, в общем-то, жизнь или смерть всей планеты. Я бы там поменял букву О на А — война как целый мир, как словесная Вселенная. Я боюсь, что это неучастие языка в главном сражении нашего времени как-то дурно отзовется на судьбе Запада. Но не будем мрачно пророчить.
К.Т. Кстати, о пророчествах. По той языковой картине, которая складывается сейчас, что можно сказать о том, как будет меняться общество в ближайшее время, каких слов будет больше через год?
М.Э. Я сделал одно языковое пророчество еще в 2020 году. Тогда Путин, добившийся обнуления своих сроков, одержавший убедительную победу, сделал следующий шаг: в июле он был утвержден «бессрочным» президентом, а в августе издал постановление о реформе русского языка о том, чтобы провести пересмотр всех словарей, усовершенствовать систему грамматики, правописания и так далее. Это напомнило мне весьма плачевную историю попыток власти руководить языком — начиная с Ленина. Когда Ленин с большевиками победил на всех фронтах гражданской войны, он написал статью об очистке русского языка, где призвал бороться с его коверканием. Через три года его постиг удар — он умер. Сталин перешел к вопросам языкознания после победы во Второй мировой войне и в 1950 году издал целую брошюру «Марксизм и вопросы языкознания». Поруководил языком и через три года, в 1953 году, скончался. Хрущев взялся за реформу языка в 1961 году, была задумана широкомасштабная реформа: предлагалось вообще отменить твердый знак и писать огурцы через И. И вот еще 12 октября 1964 года были широкие полосы в газетах о том, как народ готовится ответить повсеместной грамотностью на эту новую реформу, а через два дня Хрущева сняли. То есть, есть некая упорная закономерность, и она не случайна. Когда государь берется управлять языком, язык мстит, и проходит интервал примерно в три года между этим всплеском самоуверенности, наглости власти и ее крушением.
Так что 2023 год по этому «летоисчислению» может оказаться последним годом Путина при власти. Язык, как говорил Бродский, древнее и могущественнее государства.
Форум