Со дня попытки августовского переворота – путча 1991-го года – прошла четверть века. О том, какой подчас бывает короткой память общества и важности уроков истории корреспондент Русской службы «Голоса Америки» Наташа Мозговая говорила с американским политологом Стивеном Сестановичем – старшим научным сотрудником Совета по международным отношениям, профессором Колумбийского университета.
В конце девяностых (1997–2001) Стивен Сестанович занимал пост посла США по особым поручениям на постсоветском пространстве. Эксперты и широкая публика высоко оценили его книгу «Максималист: Америка в мире от Трумэна до Обамы», вышедшую в свет в 2014.
Наташа Мозговая – По общепринятой версии, в августе 1991-го года в России победила демократия. 25 лет спустя, учитывая столь распространенные сегодня в России имперские настроения и авторитаризм – не победили ли все же в чем-то организаторы неудавшегося переворота?
Стивен Сестанович – После переворота была предпринята попытка создать новую легитимную политическую систему, которая должна была стать достаточно крепкой для того, чтобы справиться с существующими в России проблемами: решить проблему этнических разногласий, восстановить экономику, создать такую правовую систему, в которой могли бы быть представлены различные политические интересы, а страна – развиваться.
Ельцин создать такую структуру не смог. На протяжении своего правления он все время пытался удержаться на плаву. Произошло много как положительного, так и отрицательного. Необходимость создать новые демократические институты, новую экономику, дать людям ощущение, что пришло время заканчивать революцию, что у власти не мошенники – в этом Ельцин потерпел неудачу.
Одним из самых главных решений, принятых им за период его правления – было решение воздержаться от попыток разрушить некоторые из наиболее важных институтов советских времен. Он не пытался всерьез реформировать армию, КГБ, Газпром. И когда он ушел из власти – все эти организации восстановили свою структуру и влияние.
После Ельцина старые советские институты, можно сказать, возродились. При Путине у власти восстановился старый порядок, снова выросли полномочия правительства.
На мой взгляд, проблема Ельцина после августа 1991 года и после декабря 1991 года заключалась не в том, что он был слишком большим популистом, а наоборот в том, что ему не хватало популизма, чтобы быстро изменить политические институты. Прошли два года, а Ельцин все продолжал бороться с российским парламентом. В 1991 году у него была возможность получить для себя лично еще более мощный мандат общества – но он уклонился от выборов, от новой Конституции. Он уклонился от политических изменений в то время, когда они могли бы сильно ему помочь.
Поэтому для совершения демократического прорыва было приложено недостаточно усилий. Результат был следующий: у людей, которые выступали против этого, оказалось бесконечно много возможностей подорвать и провалить демократический эксперимент. Не было никакого соглашения с российскими политическими институтами провести экономические реформы, создать новую политику для решения этнических проблем.
Безусловно, демократия – это вероятность политического беспорядка, но это также шанс для достижения соглашения, шанс для большинства людей выразить свое мнение – и в России в 90-х годах это не произошло.
НМ – Вы пишете о том, что есть разница между «хорошим» – либеральным популизмом, и сегодняшним популизмом правого толка.
СС – Популизм конца 80-х - начала 90-х был своего рода всеобщим консенсусом по поводу того, что мошенники, стоящие у власти, должны быть ее лишены. Что существует необходимость фундаментальных изменений политического и экономического порядка, чтобы жизнь людей улучшилась. Некоторые сомнения, касающиеся этого популизма, не материализовались.
Там, где народ концентрировался на антикоммунизме, это смягчало этнические разногласия, и фактически именно это и имело место в Восточной Европе. Антикоммунистический популизм Ельцина решил некоторые проблемы этнического разделения, с которым Горбачеву справиться не удалось.
Но когда популизм исчерпывает себя – постреволюционное разочарование может на самом деле сделать народ более восприимчивым к теориям заговора, ксенофобии, этнической ненависти – это своего рода пережиток популизма. И именно это и наблюдалось в России. Глубокое разочарование в том, что популизм не смог обеспечить то, что было обещано.
НМ – По данным опроса Левада-Центра около половины населения России (48%) сегодня толком не знает, с чем была связана попытка переворота 1991 года. Вас это удивляет?
СС – Знаете, если вы спросите американцев, что произошло в 1991 году в США, они с трудом вспомнят что-либо произошедшее в их собственной стране. У людей короткая память. В случае такого фундаментального события, как распад Советского Союза, важно, что именно люди слышат от представителей своей собственной национальной элиты, политических деятелей, тех, кто создает общественное мнение.
И я считаю, что формирование общественного мнения и истории в России, начиная с 1991 года, проходит довольно плачевно. Есть много мифов, которые сформировали понимание народа, сделали его более пассивным и заставили принять как факт то, что многие процессы происходят недемократично и лишают людей возможности сделать так, чтобы их взгляды были услышаны. Это своеобразный цинизм по отношению к возможности создания демократических институтов. Это действительно огорчает. По сути Россия – одна из европейских стран, где пассивность и цинизм наиболее сильны.
Сегодняшняя Россия нуждается в каком-то новом прорыве, в создании новой идеологической парадигмы о том, как двигаться вперед. Когда я разговариваю с русскими, я слышу только то, что, как и в 1991-ом году, «все шансы потеряны». Нужна какая-то замена старого режима, когда будут востребованы новые лидеры, новые идеи, новые политические движения и новые исследования. Этого невозможно добиться, утверждая, что советский строй или режим после 1991 года были правильными.
Но это также не может быть основано на идее о том, что и нынешний режим правильный. Нужна новая формула. На мой взгляд, российская политика в будущем будет скорее всего основана на отрицании политики Путина, Ельцина, Горбачева или Брежнева. Люди уже достаточно разочарованы для того, чтобы появились новые лидеры, новые политики, которые захотят разработать новую формулу”.
НМ – Какие уроки может извлечь из августовского путча сегодняшнее украинское руководство?
СС – Между тем, что произошло в Советском Союзе в 1991 году, и в Украине – в 2014-м есть очень много общего. Было всеобщее ощущение, что пришла пора отобрать власть у мошенников – мы не хотим, чтобы они стояли во главе государства. Это был невероятный шанс для Украины, но для того, чтобы сохранить эту народную поддержку, нужно показать людям, что всем надоевшие мошенники больше не будут проводить выгодную лишь для них политику.
Украинские центры изучения общественного мнения, журналисты, политические эксперты говорили мне, что их исследования показывают – украинский народ был готов пережить экономические трудности, если бы люди были уверены, что все это было не ради блага все тех же мошенников. И здесь, я считаю, Украина совершила ту же ошибку, что и Ельцин после 1991 года – Украина не смогла создать институты, посредством которых законно и мирно можно было бы выражать возмущение и добиваться реальных изменений.
В Украине реализовано немало реформ, был достигнут прогресс и еще есть шанс, что все получится. Но в этой стране также много расстройств и разочарований, что заставляет людей думать, что демократическая политика – это просто фарс, дымовая завеса, за которой все те же игроки занимаются манипуляциями и используют власть для своей собственной выгоды. И это невероятно разрушительно для любого демократического эксперимента.
