10 февраля в России отмечается День дипломата, учрежденный в 2002 году в честь 200-летия МИДа России. В этой связи наши взоры обратились к уникальному человеку, ветерану дипломатического цеха. Георгий Сафиров много лет проработал в Америке, причем в пору «холодной войны». Ему пошел 99-й год, но он до сих пор играет в теннис. Вот только прошлым немилосердно жарким летом не рискнул выходить на открытые корты.
Старейший теннисист планеты
Хотя со здоровьем у него все просто замечательно. По его собственному признанию, давление он никогда не меряет. «Зачем? – говорит он. – Оно у меня всегда в норме». Более того, Георгий Григорьевич за всю жизнь ни разу серьезно не болел и принципиально не принимает никаких лекарств. У него даже нет медицинской карты, и он не состоит на учете ни в одной из больниц. Просто какой-то объект для исследований в Академии медицинских наук.
Одна беда, говорит Сафиров: ему приходится сражаться на корте либо с оппонентами, которые минимум лет на двадцать моложе, либо с представительницами слабого пола. «Может, в Америке или где-нибудь еще найдутся соперники моего возраста?» – вопрошает он.
Разумеется, спортивные подвиги Георгию Григорьевичу даются не просто так. У него есть свои маленькие секреты активного долголетия, которыми он рад поделиться с читателями «Голоса Америки».
Георгий Сафиров: Каждое утро я начинаю с обязательной зарядки. Делаю ее час, не меньше. Причем прямо в кровати. Удобно. У меня с годами сложился свой комплекс упражнений для всего тела. Ничего особенного – простенькие процедуры: сначала на спине их выполняю, потом – на животе. И встаю уже полный энергии.
Виктор Васильев: А как у вас по жизни складывались отношения с алкоголем и никотином?
Г.С.: Я после войны проработал дипломатом без малого два десятка лет за границей в разных странах. Там один-два приема в день – почти норма. И спиртного всегда, хоть залейся. Но я брал бокал хорошего вина (если была хванчкара, предпочитал ее) и весь вечер расхаживал с ним, чокался. Это и спасало. А то ведь, неровен час, и спиться можно было, что в дипломатической среде, увы, порою случается. Курить же никогда не курил. Может, только разок-другой когда побаловался.
Теннисная ракетка как средство дипломатии
В.В.: Как развивалась ваша карьера?
Г.С.: Вскоре после поступления в МИД меня направили в Польшу, где вдобавок к английскому и персидскому я быстро выучил язык Адама Мицкевича и Болеслава Пруса. Позже перевели в Америку. В разгар «холодной войны». Отношения были весьма и весьма напряженные. Прибыв в Вашингтон, я отправился в Госдепартамент на встречу с заместителем госсекретаря Мэрриллом. Поскольку я отвечал за обмены по линии культуры и науки, то с порога начал что-то говорить про возможность открыть для Америки ансамбли «Березка», Александрова, Моисеева, про Мариинский и Большой театры. Но чувствую – все бесполезно. Он смотрит на меня, как сквозь стекло, и на лице у него все написано: мол, на черта мне все это нужно.
Возвращаюсь в посольство и говорю: «Ребята, как же я буду работать с этим истуканом?» И вот проходит несколько месяцев, Госдеп объявляет о проведении своего ежегодного теннисного турнира, в котором играют все аккредитованные дипломаты. Из тех, разумеется, кто в состоянии отличить теннисную ракетку от сквошной. В советском посольстве до той поры корифеев корта не водилось, и от нас по привычке хотели отмежеваться. Но я настоял на своем участии.
В.В.: В каких условиях проходили соревнования?
Г.С.: Каждому иностранному дипломату в пару обязательно давали американца. Мне в напарники, как сейчас помню, попался парень по имени Роберт Гудвилл Он при знакомстве протянул руку и представился: «Шифровальщик Госдепартамента». Сделал он это с таким видом, будто я сразу должен был пообещать ему миллион долларов за некие сведения. Шифровальный отдел Госдепа – это же святая святых!..
Всего в турнире набралось 64 пары. Тот самый замгоссекретаря, который курировал Советский Союз, был посеян под номером один, как действующий чемпион. А меня с Робертом поставили в самый хвост. И конечно, первая встреча у нас выпала с главным фаворитом турнира и его прошлогодним победителем, в паре с которым выступал советник из Пакистана.
Господин Мэррилл приехал на соревнования на машине, уже переодетым в теннисную форму. На его лице проглядывало, что он явно хочет побыстрее отыграть и заняться неотложными делами. Партия, однако, затянулась с самого начала. Пошла равная борьба. Затем наша пара переломила ход поединка – 6:4 в первом сете. Следующий раунд остался с тем же счетом за соперниками. Но в решающем сете верх снова наш. Победа!
В.В.: Она имела какие-то последствия для вас?
Г.С.: О да! После игры коллеги по посольству то ли в шутку, то ли всерьез говорили мне: «Собирай-ка ты чемоданчик и дуй в Москву». Но вскоре дела снова привели меня в Госдепартамент. Неожиданно в коридоре возник Мэррилл, я внутренне напрягся. А дальнейшие события врезались в память на всю жизнь.
«Этот русский – май фрэнд, он разгромил меня!» – на весь Госдеп закричал чиновник. Отовсюду повыскакивали изумленные сотрудники. Я сильно смутился, не знал, куда деться. Думал, меня разыгрывают. А он ведет к себе, предлагает на выбор виски, джин, коньяк и говорит: «Джордж, как ты здорово играл. Ты теперь мой друг, и я для тебя все сделаю» Представляете?
Потом Мэррилл приглашал меня к себе домой, где у него был свой корт, и мы гоняли на нем партию-другую. Я старался не злоупотреблять расположением к себе, но на одном из неофициальных приемов предложил: «А что, если послать группу профессиональных теннисистов в Россию?»
Визит состоялся. К нам приехали такие известные игроки, как Джек Крамер, Панчо Сигура. Американцы обучали основам техники наших ребят, провели, выражаясь на современный лад, несколько мастер-классов. Королей тенниса встретили, как подобает. Расстались друзьями.
В.В.: У вас есть наследник?
Г.С.: Я воспитал чудесного сына. Он не без моего влияния стал американистом. Полгода читает лекции в Америке, полгода живет в России. Написал толстенную книгу, названную как бы в противовес известному выражению сатирика Михаила Задорнова «Они не тупые. Они просто другие».
В.В.: Лет до ста играть собираетесь?
Г.С.: Как Бог даст. Почему нет? Остались-то сущие пустяки…
