Вертикаль власти Путина

«Голос Америки»: Почему произошел мятеж Пригожина и что это означает для власти в России?

Михаил Алексеев: Мы имеем дело со сложной централизованной системой власти и делать предсказания на основе каких-то отдельных событий довольно сложно. Мятеж Пригожина вроде бы представлял смертельную опасность для всего режима, но через два дня оказалось, что всё не так: появился Лукашенко, самолёт Пригожина – согласно данным Би-Би-Си, которые его отслеживали – отправился в Минск, а потом отправился в Петербург и в Москву. Хотя никто не знал, где Пригожин находится.

Мы имеем дело с патрональной системой – как мы называем это в политических науках. Это похоже на институализированную мафию, где отношения складываются не на основе правил, а на основе личной преданности.

С одной стороны, мятеж Пригожина представлял собой вызов и продемонстрировал раскол внутри режима, но с другой стороны, он показывает, что режим может использовать таких людей своих целях. Кстати, когда Пригожин отправился в свой так называемый «марш справедливости» на Москву, он не говорил, что выступает против Путина, а говорил, что хочет более эффективной войны против Украины и смены главного военного командования.

Система построена так, что может манипулировать людьми внутри неё: с одной стороны, мы видели раскол, а с другой – мы видели, как система реконцентрируется.

Военачальники сразу объявили о том, что они сплачиваются вокруг Путина.
Даже (генерал) Суровикин, который оказался неформальным сотрудником ЧВК «Вагнер», был одним из первых, кто сказал, что это нож в спину, что это предательство, что надо с этим бороться... Кадыров тоже сразу выступил и отправил свои части на поддержку Путина.

Но, в то же время, мы не увидели общественной поддержки, взлета протестных настроений, не было общественного подъёма и попыток использовать этот мятеж, чтобы восстать против всей системы, против войны в Украине.

Пригожин говорил, что Кремль начал эту войну для своих целей, что это не была спровоцированная НАТО война, что это совершенно бестолковая и ненужная война и не нужно там погибать. Но общество не отреагировало на это.

Г.А.: Что сейчас происходит внутри российской власти, наблюдается ли какой-то раскол элит?

МА: Точно никто ничего не знает. И даже если иметь информацию напрямую от какого-то источника изнутри, всё равно мы полную картину не составим.

Если мы посмотрим на эту систему, которая выстроена в форме пирамиды и действует на основе жизни по понятиям, на основе преданности и приверженности службе, то в такой системе лидер всегда будет ожидать каких-то подвохов и каких-то раздоров.

Такую систему надо постоянно балансировать: ведь кто-то может выступить и бросить ей вызов. С одной стороны это потрясение, но с другой стороны, это естественное состояние системы, которую выстроил Путин.

Критерий устойчивости такой системы – способность выдержать шок. Сейчас интересно наблюдать, как система самовосстанавливается и видоизменяется.

Какие-то игроки, как Суровикин, например, могут быть отстранены от работы. Главный грех Суровикина в том, что он знал (о мятеже Пригожина), но не сообщил. А в системе, построенной по понятиям, это больший грех, чем то, что он творил в Сирии, в Украине.

А Пригожин всё время говорил открытым текстом. Он критиковал лидеров и поносил их, но он никогда не скрывал своей лояльности Путину и никогда его не подставлял. Поэтому такой игрок, как Пригожин, может продолжить существование в системе. Он может оказаться на заднем плане, может оказаться в Африке, где подпольная империя Пригожина продвигает интересы России.

Мне кажется сейчас происходит переоценка системы и происходит внутренняя чистка рядов с попыткой выяснить, кто и что знал о мятеже и не сообщил. Поскольку у власти есть деньги и серьёзные репрессивные ресурсы, то такая система может быть достаточно стабильной.

Г.А.: В системе власти Путина, существует еще один внесистемный человек помимо Пригожина – Кадыров. Как мятеж может повлиять и влияет на Кадырова?

МА: Когда-то Уинстон Черчилль сказал, что быть диктатором – это все равно что ездить на тигре, то есть слезть практически невозможно. Становлением Путина у власти было жестокое и даже во многих отношениях геноцидное усмирение Чечни.

Путин это сделал с помощью Кадырова и «чечнизации» власти. Кадыров стал таким тигром, с которого Путин слезть не может. Но, с другой стороны, Кадыров тоже ездит на тигре, которым является чеченское общество.

У Кадырова есть авторитет, поскольку Путин дал ему свободу использовать исламские и национальные традиции чеченского народа, а это очень традиционный, гордый и сильный народ.

Поэтому, с одной стороны, в Чечне есть преданная сильная система, а с другой – шаткая система.

Путин может доверять Кадырову больше, чем кому-либо другому, потому что власть Кадырова в Чечне держится на личных отношениях с Путиным. Если Путин уходит, то для Кадырова возникает гигантская неопределенность: многие высокопоставленные чиновники в Кремле довольно негативно относятся к Кадырову.

Но хотя Кадыров, с одной стороны, внесистемный, с другой стороны, эта внесистемность является одним из главных фундаментов режима Путина в России. Интересно, что после мятежа Пригожина Путин поехал не в Белгород, Курск, Ростов-на-Дону или Краснодар – он поехал в Дагестан.

Может быть, Путина тот регион больше беспокоил, и он хотел воспользоваться своей популярностью, показать преданность исламу, возвеличивая Коран.

Г.А.: Как после мятежа выглядят взаимоотношения Кадырова и Пригожина?

М.А.: Такое событие, как мятеж Пригожина, невозможно вообразить без учета событий в Украине – самоотверженность, стойкость и профессионализм украинских военных стали причиной и дали толчок всем этим событиям, Сопротивление украинской армии в районе Бахмута, очень дорого обошлось ЧВК «Вагнер» и российской армии – особенно ЧВК «Вагнер», потому что на главных передовых позициях они понесли большие потери, по некоторым оценкам, до 20 тыс. человек.

В такой ситуации, люди, преданные Путину, Кремлю и российской идее будет страшно негодовать. У Пригожина в этом плане есть своеобразное оправдание, что пойти на мятеж его вынудили колоссальные потери, и что он обеспокоен благополучием и силой российского государства.

Но именно сопротивление Украины, ее армии, общества, лидеров, западная поддержка Украины, всё это повлияло!

Многие считают, что внутренние раздоры повлияют на войну, но мне кажется, что война больше влияет на внутренние разборки и перетасовки во власти.

Война для Кадырова – очень сложный вызов, потому что, с одной стороны, есть возможность показать лояльность и силу, если военные формирования Кадырова отправляются в Украину, имеют там успех и как-то заявляют о себе. Но, с другой стороны, если эти формирования начинают нести большие потери, если необходимо проводить мобилизацию в Чечне для их восполнения, то им на смену придут совсем другие кадры. Это не те кадыровцы, которые в 2015 году собрались на стадионе в полном обмундировании с оружием и клялись в верности Кадырову. Те люди были еще рекрутированы Кадыровым, когда он приходил к власти под лозунгом возрождения Чечни как народа, как практически исламского государства, только под крышей Путина.

Но если те кадыровцы гибнут на войне, то кто их заменит? Насколько они будут лояльны?

А это, в свою очередь, повлияет на то, как Кадыров смотрит на отношения с Кремлём и на его роль в масштабах России. Поэтому война будет иметь для него колоссальное значение.

Если оценивать краткосрочный эффект мятежа, то Кадыров, пожалуй, один из немногих, кто оказался в выигрыше. Проигравшими будут люди в Министерстве обороны, потому что они недосмотрели, потому что неэффективно вели войну.

Кадыров позиционирует себя как человека, который всегда болеет за интересы власти, не мог быть причастен к мятежу и сразу высказал поддержку власти. В такой ситуации политический капитал Кадырова возрастает.

Г.А.: Что сейчас происходит в Чечне?

М.А: Чечня представляет собой то, что в сравнительной политике называется «персональной диктатурой», то есть диктатурой, основанной на личности. Главные чины его правительства это, как правило, родственники или люди из его тейпа. Это клановая, султанистская, очень репрессивная система, более репрессивная, чем в Саудовской Аравии.

Его система власти основана на личной преданности и военно-полицейской мощи. Поэтому трудно сейчас оценить состояние чеченского общества.

Когда я проводил исследование общественного мнения на Северном Кавказе с Левада-центром в начале двухтысячных годов, то коллеги говорили, что нет научных оснований проводить исследования в Чечне, потому что там нет общества – оно атомизировано и репрессировано. Трудно сказать, насколько это общество видоизменилось. Но очень важно наблюдать за обществом в переломные моменты и, если власть лидера наверху пирамиды дает большие трещины, то могут произойти очень быстрые изменения.

С одной стороны, есть стабильность, которая будет наверняка продолжаться, но с другой стороны, если власть Кадырова пошатнется – либо в результате контактов с Москвой или в связи с уходом Путина, или после больших военных поражений и потерь в Украине – то чеченское общество, как мы знаем из истории, имеет тенденцию к мобилизации.

Г.А.: Возможно ли, что в случае угрозы режиму Кадырова в России он может мобилизовать чеченцев и объявить о выходе Чечни из состава России?

МА: Это может произойти, если мы окунёмся в так называемую «воронку сверхневероятности», описанную в книге «Автостопом по галактике» (культовый абсурдистский роман английского писателя Дугласа Адамса – Г.А.). Но это не значит, что это совершенно невозможно. Если контрнаступление Украины будет фундаментально успешным, в результате которого вооружённые силы России деградируют до такой степени, что Кремль будет не в состоянии защищать захваченные оккупированные территории и российским военным придётся уходить, то это может стать причиной развития различных сценариев.

Но даже в этом случае Кадыров настолько включен в эту систему двух тигров, что слезая с тигра, он будет очень сильно рисковать.

Поэтому Кадырову проще использовать определенную слабость центральной власти и поражения на фронте в Украины для того, чтобы получить от Кремля больше привилегий, большую автономию, больше дотаций и меньше контроля за своими действиями.

Он может манипулировать событиями, использовать их в политических торгах с Кремлём. У него нет необходимости сразу бросать вызов, всем рисковать и всё ставить на карту.

Г.А.: Могут ли особые отношения Путина и Кадырова спровоцировать конфликт внутри государства – принимая во внимание сложные отношения силовиков и Кадырова?

МА: Всё будет зависеть от того, насколько силён и долговечен Путин. Есть политические теории, которые говорят о том, что когда лидеру переваливает за 65, то начинает расти вероятность внутренних расколов и социальных потрясений – мы строим свои оценки, принимая во внимание горизонт будущего, который отбрасывает тень на настоящее и определяет решение. Если этот горизонт длительный, то наблюдается тенденция к большей кооперации и действиям согласно общей канве режима.

Горизонт могут сужать война и возраст лидера. Для Кадырова возраст не проблема, а вот с точки зрения его патронажа это проблема. Но, в целом, система власти в России достаточна стабильна: она будет маневрировать и продолжать с треском двигаться вперед.

Как правило, в революционных ситуациях или потрясениях в странах есть так называемый демографический молодёжный пик – протестные настроения и протестные действия часто возникают среди более молодой, нестабильной части общества. Особенно, если в результате бума рождаемости новому поколению трудно найти работу: у него появляется большой потенциал для недовольства и протеста – элиты стараются играть на этих настроениях или использовать их в своих интересах в борьбе за власть.

Но в России отмечается демографический спад – в ней нет такой молодежной прослойки.

Кроме того, у России большие энергетические ресурсы. Она, несмотря на санкции, продолжает экспортировать нефть и газ. Поэтому у режима достаточно средств, чтобы «покупать» порядок. Правительство может повышать какие-то выплаты основной части населения, у него есть большие средства для финансирования полиции, ФСБ и других силовых структур. Поэтому, даже несмотря на старение лидера, всё равно есть потенциал для сохранения режима.

Многие часто говорят о возможном развитии событий в России по аналогии с «арабской весной», как в Тунисе, например. Но мне кажется, что следует сравнивать с Центральной Азией.

Переходы власти в Туркменистане или Узбекистане не сопровождались революциями: система просто меняла лидера и продолжала функционировать так же. Особенно показательным может быть Туркменистан, потому что там тоже есть природные ресурсы и репрессивная система – лидер меняется, а система остается.

Г.А.: Как может повлиять на режим Путина рост потерь в войне против Украины?

М.А.: Метод ведения войны, которую Россия ведет против Украины с такими колоссальными людскими потерями, очень напоминает то, как Советский Союз воевал во время Второй мировой войны, просто бросая в бой огромное количество людских ресурсов. Но в 1920-е годы Советский Союз пережил демографический бум: война срезала то поколение, но для войны его хватило. В России сейчас нет такого бума, людские ресурсы ограничены.

Мне кажется, что решающими будут не столько потери в живой силе, сколько потери в вооружении. Особенно в артиллерии и авиации.

Путин мобилизовал больше 300 тысяч человек. Несмотря на гигантские потери и ожесточённые бои, Россия постоянно проводит атаки на четырех направлениях.

Что касается семей погибших российских военнослужащих – некоторым сейчас устанавливаются мраморные мемориальные доски или памятники – то люди не бунтуют, что потеряли родственников. Люди не хотят думать, что их родственники и близкие погибли напрасно.

И тогда возникает парадоксальный момент: рост количества жертв не обязательно приводит к недовольству, а может, наоборот, привести к консолидации общества. Особенно когда средства массовой информации рассказывают, что Запад якобы нападает на Россию; что Россия защищается, борется не на жизнь, а на смерть за свой суверенитет. Люди думают, что погибшие – герои, что это всё оправдано.

Но в случае потерь в технике, когда придётся отступать, если вдруг люди скажут: «мы думали, что мы самые сильные, а оказалось, что это не так», то они начнут тогда задаваться вопросом, зачем всё это было? И тогда могут произойти какие-то постепенные или резкие изменения.

Г.А.: Почему во время чеченских войн комитет солдатских матерей оказался столь важен?

МА: Тогда имелся совершенно другой контекст. Тогда в России ещё были альтернативные источники информации и существовало плюралистическое государство. Мы помним роль (телекомпании) НТВ в выборах 1996 года, в освещение чеченской войны, когда генерал Лебедь получил большое количество голосов, потому что люди протестовали против войны.

Но Путин постепенно зажал все эти каналы. Сейчас подчинение медиа происходит вплоть до фильтрации Интернета, социальных сетей.

В такой ситуации любым группам в гражданском обществе, включая солдатских матерей, намного труднее иметь влияние. Им даже труднее самоорганизоваться и сплотиться – любые такие попытки могут быть отслежены и пресечены.

Г.А.: После мятежа Пригожина идут разговоры об усилении Росгвардии и в поле зрения появилась фигура Валерия Золотова. Почему это происходит?

МА: Золотов – классический пример системы, которая себя таким образом может усиливать и обновлять. Золотов полностью соответствует системе, которую выстроил Путин, и я думаю, что он не последний из таких людей.

Это тоже сигнал для остальных, что незаменимых нет: если вы поступите как Пригожин, то мы найдём другого, мы перепишем ваши контракты с государством, одну частную компанию заменим другой, усилим Росгвардию...

Это типичная система, когда не правила, не институты определяют политику, а личные отношения. Сегодня Росгвардия может быть не так значительна, но завтра она станет сильнее, чем ЧВК «Вагнер», потому что глава ЧВК «Вагнер» оказался нестойким, и теперь Кремль может заменить его.

Г.А.: Может ли Путин усиливать Росгвардию, потому что испытывает страх за свою власть?

МА: Путин боится с первого дня прихода к власти. Когда начинаешь строить такую систему, то чем больше ты её строишь – тем больше страха. Такие системы с течением времени становятся более репрессивными.

В такой системе лучше заключить в тюрьму или ликвидировать несогласных, чем недосмотреть и пропустить очередного Пригожина. Усиливается тоталитарное давление на российское общество и государство.

Матрица системы, которую перезарядил Путин, схожа со сталинской матрицей личных отношений. Держать всех в напряжении – это правило игры такой системы, необходимое для поддержания её на плаву.