Сегодня Россия одета в траур. После вчерашних взрывов в московском метро россияне получили соболезнования и заверения в поддержке от всего мира, включая Соединенные Штаты, Евросоюз, НАТО.
Президент России, московский мэр и многие другие официальные лица спустились в метро, чтобы почтить память погибших. Там побывал и американский посол в России Джон Байерли.
Подобного масштаба взрыв в московском метро пришелся в последний раз на 6 февраля 2004 года, когда террорист-смертник подорвал себя в поезде между станциями «Павелецкая» и «Автозаводская». Более 40 человек тогда погибли, более 250 были ранены.
В сентябре того же 2004 случилась одна из самых ужасных катастроф в новейшей истории России – захват школы в Беслане. Тогда погибло свыше 330 человек, более 700 получили ранения, а каждый второй был ребенком.
Тогда эти теракты привели к упрочнению властной вертикали, в частности, к отмене губернаторских выборов.
Какими будут их политические последствия для России и в том числе для Северного Кавказа, ведь версия о «кавказском следе» – одна из главных?
На вопрос «Голоса Америки» ответил Алексей Фененко, ведущий научный сотрудник Института проблем международной безопасности РАН. Он выделил здесь два момента: «Момент первый – это усиление международной солидарности. Например, меня очень порадовало заявление президента Обамы: мы давно не слышали от американских партнеров такого выражения искреннего соболезнования и готовности поддержать».
«Говоря о втором политическом последствии, – продолжал Фененко, – честно говоря, я обеспокоен тем, как будут развиваться российско-британские отношения. В Лондоне находится ряд лидеров чеченских сепаратистов – прежде всего это Закаев, – и, я думаю, одним из политических последствий терактов будет то, что Россия начнет активно требовать от Британии выдачи лидеров чеченских сепаратистов».
«Как будут здесь развиваться события, сказать сложно, учитывая то, что и Соединенные Штаты, и многие другие страны ЕС выразили однозначную поддержку России, и, учитывая то, насколько Лондону сейчас будет психологически легче укрывать лидеров чеченских сепаратистов», – резюмировал Фененко.
О кавказской версии следствия – которое, кстати, взял под личный контроль генпрокурор Юрий Чайка – Абдулла Истамулов, президент Центра стратегических исследований и развития гражданского общества на Северном Кавказе «СК-Стратегия», отозвался следующим образом: «Это такая заготовка, или они (следователи – В. Л.) просто не знали, что сказать. Я не могу сказать, что я стопроцентно убежден, что там нет кавказского следа. У меня другой взгляд на это дело. В последнее время была критика силовых структур. Они вызывали протест людей. На Северный Кавказ прислали менеджера (главу СКФО Александра Хлопонина – В. Л.), то есть отказались от силовой составляющей. На мой взгляд, люди, которые делают на этом (на насилии – В. Л.) деньги, могли просто испугаться и сказать: как это так? Первый вариант, что это сделали сами силовики. Второй вариант – северокавказский. Террористы это могли. Особенно в Дагестане есть для этого силы».
Возникает вопрос: разве силовикам это могло быть выгодно, когда МВД и так уже очень дискредитировано? Истамулов ответил на этот вопрос: «Зато реально появляются возможности: они (силовики – В. Л.) нужны, не надо их слишком сильно ругать, не надо их сокращать. Я не говорю, что это все. Я сам работал в милиции. Я чувствую, что здесь замешана большая политика и дело тут не в боевиках».
Отметим также, что следствие располагает кадрами террористок-смертниц (в 2004 году начала создаваться центральная система видеонаблюдения), а на месте взрыва найдена голова одной из шахидок: внешность кавказская.
Отвечая на вопрос «Голоса Америки», Истамулов сказал, что северокавказская версия следствия, разумеется, негативно отразится и на работе Александра Хлопонина, который представляет мирный подход к решению проблем региона.
С этим не согласен эксперт Московского центра Карнеги Николай Петров, сторонник версии, по которой теракты могли быть местью за контртеррористические операции на Кавказе.
На вопрос «Голоса Америки» о том, станет ли военная сила первостепенным подходом к решению проблем на Кавказе, он ответил: «Думаю, что нет. Поворот от жесткого силового варианта к бизнес-модели поиска компромисса и учета интересов основных властных кланов был не просто признанием Путиным того, что силовые методы не действуют, но и ответом интересам Кремля в связи с предстоящими Олимпийскими играми в Сочи и с необходимостью продемонстрировать стабильность в регионе. Поэтому мне кажется, что федеральная власть никак не заинтересована в эскалации конфликта, и я не думаю, что реакцией на этот теракт будет, как обычно, резкое усиление давления на всех подозрительных лиц, лиц, активно исповедующих ислам, по Северному Кавказу и всей России».
Еще один важный вопрос – какова ответственность властной вертикали, созданной Путиным, за то, что эти взрывы стали возможными. Трагическая ли это случайность, или закономерность? Будут ли президент и правительство укреплять существующую систему или пойдут по пути ее либерализации?
«Эта история не черно-белая, – ответил Николай Петров. – Когда Путин пришел к власти, то маятник отношений между центром и регионами очень сильно ушел в сторону регионов, и Москва мало контролировала региональные режимы, которые во многих случаях были полуавторитарными. То, что привнес Путин – а именно усиление центрального федерального государства, – на первых порах было большим благом, потому что маятник повернулся и пошел в сторону центра. Но проблему я вижу в том, что примерно в 2003 году маятник прошел вот это равновесное положение и пошел дальше в сторону центра. Мы миновали то положение, когда это было эффективным, и те же самые усилия Путина стали приводить, как мне кажется, к противоположным результатам. Если приведение ситуации на местах в соответствие с Конституцией было благом, то в какой-то момент интересы регионов вообще перестали учитываться. Регионы потеряли реальное представительство в центрах».
«Политическая система в регионах с разной спецификой должна быть разная, а мы все сейчас очень жестко унифицируем», – полагает Петров.
«Поэтому, – заключил он, – я бы посмотрел на теракты как на демонстрацию того, что курс, реализовывавшийся Путиным более десяти лет, не привел к тому, чтобы действительно дать безопасность гражданам России и решить полностью проблемы Северного Кавказа».
Осознает ли власть в таком случае, что маятник ушел слишком далеко?
«Я думаю, что генерального плана политической модернизации у власти нет, – сказал Петров, – но я рассчитываю на то, что политическая модернизация будет идти не сверху, а будет инициирована проблемами – как попытка системы выжить, не сделать что-то хорошее, а элементарно выжить. А выжить сейчас и в ситуации социальных протестов, и связанных с кризисом политических проблем на местах можно только, сделав систему более гибкой».