Во вторник 9 марта в Общественной Палате России представители гражданского общества дискутировали с московскими депутатами об их новом законопроекте, цель которого – ужесточение наказаний за националистические преступления и прочие, связанные с религиозной, политической и другой нетерпимостью. Этот законопроект претендует, в частности, на изменения в Уголовном Кодексе России и его 282-ой статье об экстремистской деятельности. В законопроекте отразились предложения мэра Лужкова.
Принятый Мосгордумой в первом чтении законопроект – если он будет принят на федеральном уровне – передаст рассмотрение уголовных дел об экстремизме коллегии из трех судей. Пока что это прерогатива суда присяжных.
Михаил Соломенцев, один из авторов законопроекта, считает, что присяжным «не хватает юридического образования», а приговоры по таким делам слишком часто, с его точки зрения, оправдательные.
Члены Общественной Палаты осудили такой взгляд на проблему, как и другие инициативы думцев. Так, адвокат Анатолий Кучерена предложил законопроект отозвать.
Тему продолжает глава Московской Хельсинкской Группы Людмила Алексеева, которая побывала в этот день в Общественной Палате. «При мне дискуссия была не по поводу сотрудничества с правозащитниками, а по поводу роли суда присяжных, – говорит она. – И Соломенцев, и [спикер Мосгордумы Владимир] Платонов утверждали, что такие дела, как дела об экстремизме и ксенофобии, нельзя доверять присяжным, потому что это не специалисты, потому что у нас население заражено ксенофобией, в том числе присяжные, и потому что по делам против фашистов и скинхедов нередки оправдательные приговоры».
Людмила Алексеева рассказывает, что им возражал Генри Резник, задав вопрос о том, интересовались ли члены Общественной Палаты, почему присяжные выносили такие приговоры. «Его идея была в том, – продолжает правозащитница свое повествование, – что нужно не волноваться о квалификации присяжных (во всем мире присяжные не являются специально квалифицированными людьми и прекрасно справляются со своими обязанностями), а интересоваться квалификацией следствия. Оправдательные приговоры фашистам и кому-то другому со стороны присяжных объясняются тем, что следствие ведется из рук вон плохо, и присяжные не получают доказательств, что те, кто сидит на скамьях подсудимых, виновны, и поэтому их оправдывают. Официальные судьи не обращают на это внимания, и у нас такая практика, что, если дошло дело до суда, значит, надо осуждать. А присяжные вдумываются, и если следствие не убеждает их в том, что собраны действительно доказательства виновности подсудимых, они их оправдывают».
О том же говорит и лидер движения «За права человека» Лев Пономарев: «Я уверен, что суды присяжных для России – это чрезвычайно важный институт, который надо сохранять – и в разных сферах, и вне зависимости от того, какое рассматривается дело. Для этого не нужно иметь знание уголовного кодекса. Виновность и невиновность определяется работой следователя – доказана вина или не доказана, а уж потом профессиональный судья квалифицирует это преступление. Городская дума опиралась на другое. Суды присяжных подвержены влиянию тех общественных настроений, которые существуют в обществе. В этом смысле они могут быть необъективны. Я как правозащитник тоже могу быть недоволен решением суда присяжных, когда, допустим, убийство происходит на почве национальной ненависти, а суды присяжных не признают это межнациональной ненавистью, а квалифицируют как хулиганство. Я, конечно, этим недоволен. Тем не менее, я выступаю за сохранение суда присяжных».
«Общество надо лечить, а суды присяжных сохранять, – постулирует правозащитник. – В конце концов, профессиональные судьи подвержены такому же влиянию общества, поэтому они так же будут судить». «Суды присяжных все равно более объективны», – полагает он.
Но, может быть, время для суда присяжных в России еще не наступило, раз фашистам так часто выносят мягкие приговоры, и надо подождать, пока общество станет более гражданским? «Общество выздоравливать может только само, – не задумываясь, отвечает Пономарев. – Никто довести общество до демократии не может».
Александр Верховский, директор информационно-аналитического Центра «СОВА», считает, в свою очередь, что инициативе с отменой суда присяжных для экстремистских дел «нет никакого разумного объяснения». «Это правда, присяжные чаще оправдывают, – соглашается Верховский, – но присяжные вообще чаще оправдывают обвиняемых – это не повод отказываться от суда присяжных. Конечно, можно предположить, что у присяжных могут быть расистские предрассудки, но они у судей тоже могут быть».
Предложение по ужесточению наказаний Верховский комментирует следующим образом: в этом также нет смысла, поскольку максимальные сроки по статьям о расистских преступлениях даются редко, и «суды явно не ощущают потребности в повышении верхней планки».
«Единственный случай, когда дается максимум, – это случай вроде дела Рыно-Скачевского, – когда у людей несколько убийств, и мало им дать нельзя, а хочется дать много, но, поскольку они несовершеннолетние, то больше десяти лет им тоже дать нельзя, и они получают десять лет». Эту тему Верховский оставил открытой.
Впрочем, в законопроекте Мосгордумы он видит и положительные стороны: «Там есть интересная вещь, которую стоит обсуждать. Предлагается ввести для СМИ административную ответственность за оскорбление, связанное с этничностью или расой».
«С одной стороны, – предвосхищает он возражения, – вроде бы это дополнительный репрессивный инструмент – понятно, что разнообразные злоупотребления могут быть с этим связаны». «А с другой стороны, – отвечает Верховский сам себе, – может, это и хорошо, потому что сейчас фактически ситуация такая, что газеты не закрывают, это крайность невероятная. Или надо проводить уголовное дело по 282-ой статье, что тоже довольно строго».
С таким мнением совершенно не согласен директор Института проблем информационного права, доктор филологических наук, профессор факультета журналистики МГУ Андрей Рихтер. «Самая большая проблема российского законодательства о средствах массовой информации заключается в том, что ответственность за правонарушения могут нести не только журналисты, нарушившие тот или иной закон, но и само средство массовой информации, – объясняет он свою точку зрения. – Если до 2002 года ответственность была только за нарушение 4-й статьи Закона о СМИ для всего средства массовой информации, то после 2002 года, после принятия закона о противодействии экстремистской деятельности, из-за нарушения норм, касающихся противодействия экстремизму (они достаточно строгие), конечным итогом является закрытие средства массовой информации. То есть большей ответственности, чем закрыться, СМИ не может понести».
«Это смертная казнь для средства массовой информации, – объясняет Рихтер. – Поэтому говорить о том, что у нас недостаточная ответственность для средств массовой информации, пытающихся распространить экстремистскую информацию либо информацию, которая ведет к распространению экстремистских материалов, – это, мягко говоря, преуменьшение той ситуации, которая у нас есть».
«У нас очень серьезная ситуация, которая связана с тем, что средство массовой информации можно закрыть за распространение экстремистских материалов», – резюмирует Рихтер.
Другая инициатива московских законодателей, связанная с масс-медиа, заключается в том, что журналисты не должны упоминать о национальной или религиозной принадлежности преступника или его жертвы. Об этом говорил другой автор законопроекта – спикер Мосгордумы Владимир Платонов.
Рихтер считает и это нецелесообразным. «Во-первых, это бессмысленно, – говорит он, – потому что если вы запретите упоминать национальность и вероисповедание преступника, так или иначе, если журналист захочет об этом сказать, он об этом скажет». «А во-вторых, – продолжает эксперт, – подобного рода запрет тоже малопонятен, потому что во многих случаях преступление мотивировано именно национальностью преступника либо жертвы».
Все эксперты, отвечавшие на вопросы Русской службы «Голоса Америки», одобрили позицию Общественной Палаты по отношению к законопроекту. Несмотря на это, никто из них не взялся предсказать его будущее.
