Нателла Болтянская: «Америка – это такая страна, в которой везде, где написано “Exit” – есть выход»

Когда я первый раз вернулась из Соединенных Штатов, одна моя подруга потребовала: «Скажи мне, только очень быстро, что такое Америка?» И я ответила: «Америка – это такая страна, в которой везде, где написано “Exit” – есть выход». То есть, там, где есть эта надпись – двери обязательно открываются. Это было мое самое яркое первое впечатление от Америки.

А вторая история, поразившая меня, случилась в аэропорту Лос-Анджелеса, куда я прилетела из России. Как известно, после паспортного контроля у вас остается некая бумажка, которую вы заполняли еще в самолете по прибытии. И именно ее вы должны отдать, когда покидаете страну. Но я как-то утратила внимание и потеряла эту бумажку. Конечно, в аэропорту меня пожурили, но домой, в Россию, выпустили.

И вот проходит чуть ли не год после этих событий, и я вновь прилетаю в США. У меня проверяют паспорт и напоследок вдруг говорят: «Только, пожалуйста, не выбросьте эту бумажку!..» Вначале я не обратила внимания на эту фразу, но потом подумала: «А почему они напомнили мне про нее, откуда они узнали?» Но дальше – больше: сколько бы я потом ни приезжала в Штаты и в каком бы городе ни пересекала границу, мне всегда об этой бумажке напоминали. И только потом до меня дошло, что где-то там, в недрах их компьютерных сетей, есть пометка: «Склонна к откалыванию бумажек».

Но если говорить о моем самом ярком впечатлении, то оно также случилось в аэропорту, хотя напрямую к авиации не имеет отношения.

Я шла на посадку на свой самолет и увидела женщину, которая ехала на тележке к своему рейсу. Такую картину можно увидеть часто, если бы не одно обстоятельство – у ее ног стоял немалый по размеру аппарат для гемодиализа. При этом сама дама была в ковбойской шляпе, в ушах у нее были наушники, она громко напевала и даже умудрялась подплясывать. А самой даме, на вид, лет 85!

Я схожу с ума от людей, у которых после 60-ти жизнь только начинается. Моя 65-летняя подруга, которая живет в столице Калифорнии Сакраменто, однажды заявила мне, что идет учиться в колледж. Услышав это, я чуть не умерла от зависти – от зависти к ее жизнелюбию.

А однажды у меня почти состоялось интервью с губернатором Шварценеггером, и когда мы его готовили, мне позвонил один мой приятель-таксист, попросил быть с Терминатором поласковей и объяснил это так: «Наш Арни не семи пядей во лбу, так что постарайся, чтобы об этом никто не узнал – мы его уважаем!»

Вот сейчас, в последней поездке, я была на митинге, посвященном поддержке Израиля. Там собралось пять тысяч человек, я старалась продвинуться вперед, к переднему заграждению, и, по журналистской привычке, лезла ко всем с вопросами. Самый частый вопрос, который я задавала, был: «Еврей ли вы?» Вопрос был не праздный, потому что 90% присутствующих были похожи на кого угодно, только не на евреев. На мой стандартный вопрос следовал стандартный ответ: «Я не еврей, но я пришел поддержать евреев!»

Именно тогда меня поразило вот это массовое неравнодушие «сытых людей». Это особый феномен американской социальной жизни. Казалось бы, «сытым людям» незачем ходить на митинги, потому что у них в жизни, в общем-то, все в порядке. Но именно в такой ситуации у них массово проявляется неравнодушие.

Многие называют это лицемерием, как и постоянную улыбку на лице, как и бесконечные вопросы: «Can I help You?» Конечно, можно сказать и так, но для меня лучше подобное поведение, чем искренняя грубость и равнодушие.

Я поражалась американской «неожиданной социальности». Однажды я выступала в университете в Ричмонде – это выступление организовали декан и замдекана, его жена. После выступления они пригласили меня к ним на ранчо. Тереза – так звали жену – немного говорила по-русски.

Их дом меня поразил не только русской обстановкой, но и русской кухней. Мы ели картошку с селедкой, беседовали о жизни, и вдруг выяснилось, что Тереза ездит в Москву, чтобы побывать на каждом новом концерте Шевчука. А ее престарелая мать сказала мне так: «Знаете, я не говорю по-русски, но Сталин – это очень страшно!»

Удивительный феномен присутствия собственного мнения, не так ли?

Но, с другой стороны, все живут своей жизнью, и ходить за солью к соседям не принято. Это ограничение личного пространства для кого-то может быть неприятно, но что кому нравится.

Мне лично нравится, когда люди плачут, слушая собственный гимн.

Свободная страна удивительным образом рождает патриотизм и взаимное уважение. Я вспоминаю, как была в Австралии, в гостях у бывшей одесситки, и она мне сказала: «У нас тут проходил референдум об отделении от Англии. Мы не отделились – мы любим нашу королевочку».

Обожаю людей, которые «любят своих королевочек», потому что в их любви нет ничего рационального.

И прелесть американцев в том, что они ходят на выборы не для того, чтобы правящая партия починила им крышу, а для того, чтобы выбрать людей, принимающих решения.

Однако после Америки я и в себе обнаруживаю резкое неравнодушие, казалось бы, к чужой стране. Меня интересуют подробности строительства мечети возле погибших башен-близнецов, меня интересует аризонский закон об эмигрантах. И тут нет ничего удивительного – когда живешь среди неравнодушных людей, то и сама становишься неравнодушной.

Конечно, сейчас Америке тяжело – воины против террора, спад экономики, безработица…

Но, как сказал мне все тот же таксист, – Америка всегда выживает, потому что «дуракоустойчива».