Евгений Киселев, автор популярных аналитических телепрограмм 90-х годов, вспоминает о своем общении с первым президентом России.
Анна Плотникова: Вам часто приходилось общаться с Борисом Ельциным?
Евгений Киселев: Строго говоря, я ни разу не общался с Борисом Николаевичем, скажем, так, как мне посчастливилось общаться с многими другими знаменитыми политиками современности, включая Черномырдина, Горбачева, Чубайса, Немцова, Кучму, Януковича, Тимошенко…
С Ельциным такого не было. Потому, что все мое с ним общение сводилось к нескольким интервью, которые я у него брал. Это были интервью один на один и интервью групповые, когда я участвовал в мини пресс-конференциях. Всего их было четыре, и еще один раз я летел с Ельциным в одном самолете. Это было в мае 1991 года, когда Ельцин был председателем Верховного Совета РСФСР, хотя уже было понятно, что он будет баллотироваться в президенты и, скорее всего, победит – реальных конкурентов у него тогда не было…
Все личные впечатления – исключительно от интервью.
А.П.: Каким он был человеком, с точки зрения интервьюера? Легко с ним было разговаривать?
Е.К.: Трудно. Интервью с президентом – это всегда процедура чрезвычайно формализованная. Я придерживался списка обозначенных тем, но был свободен в формулировке вопросов.
Когда я брал интервью весной 96-го, было достаточно нелепое мероприятие… Я брал интервью у Ельцина в компании Арины Шараповой и Николая Сванидзе. И там был очень смешной формат: мы могли задавать любые вопросы, а ответы у Ельцина были заготовлены заранее и заведены на суфлер. Кому принадлежала эта «богатая» идея, я не знаю.
И когда он вот так вот по суфлеру ответил на один вопрос и начал отвечать на второй, он вдруг прервал интервью и сказал: «Что-то тут, понимаешь, ерунда какая-то у нас получается! Я так не могу!». Это он говорил, разумеется, не нам, а каким-то своим советникам и помощникам.
Надо сказать, Ельцин был человеком, излучавшим колоссальную силу и авторитет… И у многих людей, которые, особенно, видимо, зависели от него по работе, подкашивались колени. При том, что он никогда не повышал голоса, не стучал кулаком по столу, не унижал, не переходил «на ты»… Со всеми был по имени-отчеству, на «Вы». Кроме того, все, кто знал его, сходятся в одном – Ельцин никогда не позволял себе непечатных выражений.
Во время этого интервью он сказал: «Понимаешь, тут ерунда какая-то получается», – другой бы в этот момент, наверно, разразился бы «многоэтажной конструкцией», да?
Мы хором с Николаем Сванидзе сказали: «Борис Николаевич, зачем вам этот суфлер! Вы и так все знаете! Он вас только отвлекает. Тема – понятна. Давайте мы будем просто разговаривать! Вы же не в прямом эфире…» И он с нами согласился. Тут же укатили камеру с суфлером, поставили вместо нее нормальную репортажную и записали с ним нормальное интервью…
Был смешной эпизод, когда я брал у Ельцина интервью в 96 году, перед первым туром президентских выборов. Тогда мы передали заранее список вопросов и нам прислали черновик его ответов. Когда я уже готовился к началу интервью, ко мне подошел один из помощников Ельцина. Мы с ним давно были знакомы, и он так по-приятельски сказал: «Женя, большая просьба: вот этот, этот и этот вопросы не задавать!». Вопросы, в основном, касались тактики политической борьбы в случае, если будет второй тур, и нужно будет бороться за дополнительные голоса избирателей.
Интервью началось, я задал те вопросы, которые оставались в списке, задал какие-то дополнительные вопросы… И сказал: «Борис Николаевич, спасибо! Список моих вопросов исчерпан, я хочу вас поблагодарить за подробные, содержательные ответы…». И вдруг Ельцин меня перебивает и говорит: «Подождите, Евгений Алексеевич, как это исчерпан список? Не исчерпан! У вас там еще были вопросы, хорошие вопросы, правильные, интересные». Даже в голосе у него было что-то по-детски обиженное: «Как это? Я, мол, сидел, зубрил этот текст…»
А.П.: … А Вы не спрашиваете…
Е.К.: … подводите! Тут пришла моя очередь оторопеть немного. Я сказал: «Простите, Борис Николаевич, но ваши помощники сказали мне перед началом интервью, чтобы я несколько вопросов не задавал». «Какие помощники? – сказал Ельцин, – Какие такие помощники?!!».
И тут я краем глаза увидел этого молодого человека. Я готов поклясться, что он, как известный булгаковский персонаж, просто «растаял в воздухе». Повисла томительная пауза, Ельцин понял, что мне не хочется выступать в роли невольного доносчика, и сказал: «Хорошо. Продолжаем».
На самом деле, Ельцин, отвечая на эти вопросы, посылал месседж некоторым из политических игроков, что они могут получить высокие назначения в случае, если согласятся поддержать его кандидатуру и призвать своих сторонников голосовать за Ельцина.
А.П.: Как на ваш взгляд обстоят дела со свободой слова в России при Ельцине и сейчас?
Е.К.: Давайте разделять свободу слова и свободу печати. Когда у нас не будет свободы слова, это значит, что мы будем бояться откровенно говорить на те или иные темы в курилке или с друзьями на кухне.
Свобода прессы при Ельцине была. При путинско-медведевском режиме она существует в отдельных «медиа-заповедниках» или «медиа-резервациях», скажем так. У которых такая небольшая аудитория, что она не является решающей с точки зрения грядущих электоральных интересов власти. Кое-что разрешено, а что-то не разрешено вовсе. Но есть табу даже в таких средствах массовой информации.
В любом случае, при Ельцине, конечно же, существовала свобода печати. И, быть может, одна из самых больших трагедий Ельцина (и по рассказам людей, которые продолжали с ним общаться почти что до самой его смерти – он это понимал и для него это был чрезвычайно болезненный момент), что он своими руками сделал то, что в итоге привело к нынешнему положению в области не только свободы печати, но и в области практически всех фундаментальных политических, демократических свобод в России. Приведя к власти Путина, передав ему власть так, как он ему передал, он тем самым подписал приговор и свободе печати, и другим демократическим свободам.
Для меня, при всем моем глубочайшем уважении к Борису Николаевичу, как политик он кончился 31 декабря 1999 года. Это было больше, чем преступление, это была ошибка. Тяжелая, непростительная, непоправимая ошибка.
Другие материалы, посвященные 80-летию первого президента России, читайте здесь
