Минюст России по Москве обратилось в Адвокатскую палату столицы с просьбой возбудить дисциплинарное производство в отношении четырех адвокатов обвиняемого в госизмене советника главы Роскосмоса Ивана Сафронова за отказ дать подписку о неразглашении данных предварительного расследования.
Напомним, Сафронов ранее был корреспондентом «Коммерсанта» и «Ведомостей», входил в кремлевский пул, сопровождая в поездках президента страны, а совсем недавно стал советником главы Роскосмоса. Не так давно его арестовали по подозрению в государственной измене. ФСБ утверждает, что он был завербован чешской разведкой, сам журналист все обвинения в свой адрес отрицает.
ФСБ стремится максимально засекретить ход расследования дела, принуждая всех причастных к нему лиц, включая свидетелей и адвокатов, молчать о сути происходящего. Суд о мере пресечения журналисту прошел в закрытом режиме. Сафронов арестован на два месяца. Ему грозит до 20 лет лишения свободы.
Дело Ивана Сафронова приобрело громкий резонанс. В его защиту выступили коллеги по цеху, многие правозащитные и общественные организации.
Русская служба «Голоса Америки» побеседовала с адвокатом Сафронова – Иваном Павловым.
Виктор Владимиров: Почему ФСБ старается не допустить гласности в деле вашего подзащитного, игнорируя требования общественности?
Иван Павлов: Здесь можно только гадать. То, что мы сейчас видим, это всего лишь один процессуальный документ, в котором следователи чересчур лаконично пытаются объяснить, в чем обвиняется Сафронов. Но делается это крайне неубедительно и очень неконкретно. Мы до сих пор не понимаем, в чем именно обвиняется наш подзащитный. Соответственно он сам не понимает этого, хотя в соответствии с уголовно-процессуальным законом и конституцией, даже с теми поправками, которые были в нее внесены, обвиняемый имеет неоспоримое право знать, что ему вменяют в вину. Это фундаментальное право каждого сегодня нарушено в отношении журналиста Ивана Сафронова.
В.В.: У вас есть представление, почему следствие ведет себя таким образом?
И.П.: На мой взгляд, потому что, представив хоть что-то, проливающее свет на существо обвинения, им придется продемонстрировать взаимосвязь обвинения с профессиональной журналисткой деятельностью Сафронова. И уже некоторые признаки этого есть. Он обвиняется в действиях, которые совершил – мы правда, не знаем, о чем идет речь – в 2017 году. То есть, это не недавний какой-то кейс. Иван тогда работал в газете «Коммерсант». Следователь предложил нам заключить так называемое досудебное соглашение и интересовался журналистскими источниками Сафронова. Это тоже подтверждает некоторую связь обвинения с профессиональной деятельностью Сафронова. Как мне представляется, чрезмерно скрытная позиция наших оппонентов свидетельствует о том, что они не хотят просто избежать дополнительного резонанса.
В.В.: Почему дело дошло до журналистов, ведь раньше за госизмену в России обычно привлекали людей из ученого мира?
И.П.: На ученых оттачивали оружие. Вероятно, это оружие уже достаточно отточено, и теперь его можно использовать против более сильного противника, коим выбрали корпорацию журналистов.
В.В.: Но подобная схема уголовного преследования может быть применена практически против любого неугодного человека, нет?
И.П.: Да, против любого. А в группе риска оказались те, кто так или иначе работает с информацией. Особенно, если информация к тому же касается еще и чувствительной сферы (а сейчас в стране это понятие практически безгранично – для государства чувствительно почти все). Мы живем, по сути, в полувоенное время. Поэтому те люди, которые работают в сфере обращения с информацией, плюс если они еще к тому же имеют какие-то зарубежные контакты, общаются с заграничными коллегами или ездят выступать с лекциями, то это намного повышает вероятность того, что такими лицами заинтересуются органы госбезопасности.
В.В.: Разбирательства подобных дел обычно длится довольно долго. Почему? Неужели с Сафроновым каждый день проводятся следственные действия?
И.П.: За тот месяц, пока Сафронов находится под стражей, с ним было проведено всего одно следственное действие – предъявление обвинения. Больше следователь его не беспокоил и не уведомлял нас, что в ближайшее время планируются еще какие-то следственные действия. Из практики по другим делам знаю, что следствие продолжается порядка года-полутора. После того как оно закончится, нам, конечно, предъявят материалы расследования уголовного дела, мы сможем с ними ознакомиться. Но, честно вам скажу, по предыдущему опыту, единственное, чем будут впечатлять эти документы – это тем, что них будет стоять гриф секретности, больше ничем. По содержанию они будут смешными. А гриф секретности нужен для препятствования тому, чтобы мы открыто говорили о том, что это смешно – скрывать подобного рода документ под какими-то грифами.
В.В.: Солидарность коллег, международная солидарность здесь могут сыграть свою роль?
И.П.: Я считаю, что этот фактор очень важен. Потому что юридические процедуры тоже важны, но они пока, увы, не прижились в России. Рассчитывать, что они сработают в наших реалиях, наивно. А вот поддержка коллег, общественный резонанс – это то, что заставляет власть отходить от привычного по таким делам сценария с заведомо известным исходом. Поэтому мы рассчитываем на всестороннюю поддержку Ивана, в том числе со стороны простых граждан России, которым должна уже надоесть эта развернувшаяся в стране шпиономания.
