Вспоминает известный советский и российский журналист-международник, киносценарист, прозаик:
Конечно же, почти все открывают Америку с «Тома Сойера». И тут я был не исключением. Потом я открывал Америку на расстоянии с помощью Хемингуэя. Ну, а потом состоялось настоящее открытие страны, и с ним связан ряд весьма примечательных событий.
Дело было в 60-х, и именно тогда я впервые приехал в США на Генеральную Ассамблею ООН, на которую приехал, между прочим, и Никита Сергеевич Хрущев. И в исторический день, когда он стучал туфлей по трибуне ООН, удивив мир, случилось еще одно событие, коснувшееся Хрущева, меня и Бориса Стрельникова, который, будучи корреспондентом «Правды», тоже приехал в Нью-Йорк.
Итак, мы со Стрельниковым сидим в галерее для прессы в ООН, где идет сессия, как вдруг, снизу из партера, где сидят лидеры государств, слышен какой-то грохот. Все корреспонденты стали смотреть вниз, пытаясь понять, что там происходит.
И тут мы увидели Никиту Сергеевича, который колотил сжатыми кулаками по специальному столику в спинке впереди стоящего кресла. Мы видели Хрущева сзади, и по красной лысине и грохоту кулаков было понятно, что это он так реагирует на слова какого-то выступающего.
А далее произошло вот что: все иностранные журналисты, которые сидели вокруг нас, немедленно повернулись в нашу сторону, как бы ища у нас ответа, что бы это все значило. Я бросил взгляд на Бориса. Он был бледен, но и я, думаю, в этот момент был не лучше. Все ждали от нас комментария, но мы не знали, что говорить. И тогда, один из американцев, видимо тайный друг Советского Союза, спросил: «Может быть, это какой-то старинный русский обычай?»
«Да! – радостно закричали мы с Борисом. – Именно обычай! Если у нас в стране кто-то не согласен с выступающим, то он просто стучит кулаком по столу!..» И все, удовлетворенные этой удивительной версией, от нас отстали.
Еще мне запомнилась потрясающая история, связанная с Фиделем Кастро, который также приехал на сессию ООН. Это было весной 60-го года. Кастро поселился в отеле, но перед ним все время устраивали демонстрации – отношение к кубинскому лидеру в то время было гораздо жестче, чем сейчас. В газетах даже писали, что он прямо у себя в номере жарил курицу на огне.
Короче, Кастро обиделся и придумал выход – одним махом решить жилищный вопрос и, кроме этого, придать ему политическую окраску.
Он поехал в Гарлем – район Нью-Йорка, где живут афроамериканцы – и поселился там в гостинице, тем самым выражая, кроме всего прочего, солидарность с «угнетенным чернокожим населением».
Хрущев об этом узнал, все быстро понял и помчался в Гарлем, чтобы проведать Кастро. Я сдуру поехал туда за ним, но мне не дали номер комнаты Кастро, и я долго слонялся по отелю, стуча чуть ли не в каждую дверь. Наконец я их нашел. И у меня даже есть фотография, где Хрущев и Кастро сидят в номере гарлемского отеля.
Еще одно из открытий Америки того времени – это предвыборные дебаты между Джоном Кеннеди и Ричардом Никсоном. Я смотрел их по телевизору, который стоял в витрине магазина, а звук был выведен на улицу. Это было крайне непривычно, особенно для приезжего из СССР. Конечно, поражала публичность политики, ее открытость. Дебаты меня заинтересовали, и вскоре я стал большим сторонником Кеннеди.
Потом мне довелось открывать Америку еще довольно долгий срок, потому что я в 66-м году поехал туда на целых шесть лет как корреспондент «Литературной газеты» и АПН. И помогал мне ее открывать мой пятилетний сын Артем.
Однажды он меня спросил: «Папа, на каком языке они говорят?»
Я ответил: «На английском».
На что он сказал: «А зачем они говорят по-английски – по-русски же легче!..»
А однажды, там же, в Америке, он меня огорошил своим планетарным мышлением. Мы ждали, когда начнется посадка в самолет в аэропорту Кеннеди, и вокруг нас была разноязыкая пестрая толпа. И Артем, пораженный этим впечатляющим зрелищем, спросил, сколько людей живет на Земле. Я ответил, что приблизительно три миллиарда – в то время, по-моему, была такая цифра.
Артем посмотрел на меня очень внимательно и спросил: «А меня посчитали?!» И я понял, что человечеству нужно регулярно пересчитывать друг друга, чтобы никого не потерять.
А еще, что очень важно, Америка помогла мне открыть для себя понятие «гражданское общество». В то время оно ярко проявляло себя в антивоенных демонстрациях, потому что шла война во Вьетнаме.
С одной стороны, я впервые ощутил вот эту мощь гражданского общества, а с другой – его бессилие, потому что антивоенные демонстрации шли и шли, но война никак не прекращалась и длилась почти десять лет.
Но, если говорить о моем открытии Америки и главном выводе, который я сделал из этого открытия – это то, что нам нужно держаться всем вместе на этом маленьком крутящемся шарике, внутри которого – огонь.
