26 апреля весь мир отмечает печальный юбилей: 25 лет назад на Чернобыльской АЭС (ЧАЭС) произошла авария, считающаяся крупнейшей за всю историю атомной энергетики. О трагедии в Чернобыле вспоминают российские физики-ядерщики, участвовавшие в строительстве и эксплуатации АЭС, а позднее – в ликвидации последствий аварии.
Вице-президент Международного московского клуба независимых ученых, профессор Академии геополитических проблем Валерий Волков был в ту пору представителем Минэнергомаша СССР на ЧАЭС и курировал несколько атомных станций, а сам с семьей жил в Припяти. «Я строил четвертый блок и как один из руководителей подрядных организаций ставил свою подпись в акте государственной сдачи блока в эксплуатацию, – вспоминает он. – А потом перешел в Минэнергомаш и 26 апреля находился на Хмельницкой станции. Моя жена, работавшая конструктором на Чернобыльской АЭС, с утра пошла на рынок, находившийся метрах в 800-х от станции. Была суббота».
Похода на рынок жене Валерия Волкова хватило, чтобы расхлебывать потом последствия облучения до конца своих дней. Результатом радиации стал рак в тяжелой форме, шесть лет назад приведший к смерти. «Знаете, что ее тогда больше всего беспокоило? – рассказывает профессор Волков. – Как восстановить свою документацию. Она собиралась в понедельник идти на работу, чтобы этим заняться…»
В то время никто еще не представлял масштабов бедствия. «Первое ощущение: «Не могло взорваться! Ну, просто не могло!» – вспоминает Волков.
По его убеждению, люди, занимавшиеся ликвидацией последствий аварии, знали свое дело хорошо и потому «больших дров не наломали». «Мы спасали страну, мир. Если бы оставили блок открытым, ветер многократно разнес радиоактивную пыль по всему свету. Чернобыльский след и так остался на земном шарике в той или иной мере. Но последствия могли быть гораздо ужаснее», – сказал Валерий Волков.
Заместитель руководителя работ Минэнергомаша СССР на ЧАЭС, а ныне технический директор ЗАО «Атомэнергомаш» Лев Фальковский первый день Чернобыльской трагедии встретил в Москве. «Утром узнали от ребят из института Курчатова, что от них уже собирается в срочную командировку отряд дозиметристов. У тех, кто приезжал на Чернобыль в первые дни, сильно садился голос. Они не могли говорить – так обжигало слизистую. Потом все более-менее восстанавливалось. Моя первая командировка на АЭС выпала на конец мая – начало июня. Тогда воздействовал уже менее жесткий спектр радиации, но все равно приходилось еще тяжело», – вспоминает он.
По словам Фальковского, вначале он ощутил полную растерянность. «Никто не понимал, что делать. Все аварийные системы были ликвидированы взрывом. Позже для нас началась планомерная работа с заводами. Мы стали проверять все оборудование. Да, был разрушен один блок, но три-то действующих стояли рядом», – продолжает инженер.
Послеаварийный пуск первого блока АЭС состоялся уже в первых числах октября 1986 года. «Это была очень тяжелая работа, но мы ее сделали, потому что тогда царила атмосфера всеобщей дружбы. Все помогали друг другу, чем только могли», – рассказывает Лев Фальковский.
Ветеран Чернобыля не считает то время потерянным для себя и своего поколения. «Многие уже ушли из жизни, в том числе из моего отдела. Себя никто не жалел. Руководитель Энергомаша доктор технических наук Игорь Острецов всегда первым шел в самое жаркое место... Но спросите нас, тех, кто остался жив, пошли бы мы снова ликвидировать аварию? Уверен, никто бы не отказался», – сказал Фальковский.
По мнению Андрея Грушенкова – председателя московской общественной организации «Союз «Чернобыль», сегодня в освещении тогдашних событий допускается перекос. «Чернобыль сегодня многие воспринимают исключительно как трагедию. Но это одновременно был и массовый подвиг. Более миллиона людей приняло участие в ликвидации последствий аварии. Этого нельзя забывать – с учетом того, что они сделали ценою своего здоровья и жизни», – подчеркивает Андрей Грушенков.
Сам Грушенков узнал о чернобыльском взрыве, находясь в командировке. Вскоре его в числе других призвали в число «добровольцев-спасателей». «Мы были молодые и воспринимали все скорее как приключение. Конечно, понимали, что есть опасность, но все равно какого-то интереса, азарта было больше. При этом нашего согласия никто особенно и не спрашивали. Отправили в добровольно-принудительном порядке. Впрочем, «отказников» поначалу среди нас не было. Хотя потом, когда ребята походили по Киеву и послушали рассказов местных жителей, два человека уехали обратно», – рассказывает Андрей Грушенков.
Средствами индивидуальной защиты добровольцы были оснащены слабо, продолжает он свой рассказ. «От «листиков», респираторов, проку было мало, поэтому многие налегали на алкоголь. У нас в комнате стоял ящик с каберне, пили и водку. Но врачи нам объяснили: если вы большую дозу радиации схватите, ничего не поможет. Это как мертвому припарка», – вспоминает бывший ликвидатор.
Грушенков с огорчением констатировал, что государство далеко не полностью выполнило свой долг по отношению к героям-чернобыльцам, постепенно лишив их почти всех привилегий и льгот.
В связи с 25-летием Чернобыльской трагедии Международный московский клуб независимых ученых выступил с заявлением. В нем, в частности, говорится об основных требованиях МАГАТЭ к энергетическим установкам. Ученые констатируют, что «современные ядерные технологии, в том числе и «перспективные», выросшие из программ создания ядерного оружия и действующие в атомной энергетике всех стран, имеющих АЭС, используют цепные реакции деления и изотопы тяжелых элементов (уран-235 и плутоний-239) и, следовательно, не соответствуют этим требованиям».
Ученые призвали к объединению усилий – с тем, чтобы добиться, во-первых, законодательного запрета использования в ядерном топливном цикле обогащенного урана и плутония, а во-вторых, введения в действие национальных и международных программ по созданию ядерных релятивистских технологий на базе существующих российских разработок.
