Линки доступности

Памяти Чеслава Милоша (1911-2004) - 2004-08-17


С полгода назад я получил по электронной почте удивительное письмо. Содержание его было деловое и само по себе ординарное - касалось сотрудничества с одним польским журналом. Удивительно было другое. Во-первых, то, что электронной почтой пользуется 92-летний старец. Во-вторых, что Чеслав Милош вообще вспомнил про это мое сочинение.

Со смертью Милоша в минувшую пятницу от нас ушел не только великий поэт, но и один из последних великих людей XX века. Его ранние воспоминания относились к Первой мировой войне. Он был участником сопротивления в годы Второй мировой войны. Свидетелем Холокоста, о чем тогда же, в 1943-м, написал поразительное стихотворения «Бедный христианин смотрит на гетто».

Как и многие совестливые люди его поколения, он, видевший своими глазами нищету и социальную несправедливость в Европе 20-х - 30-х годов, с надеждой отнесся к обещаниям социалистического общества, но он же раньше, чем многие, осознал подлинную сущность нового порядка, принесенного в его страну на советских штыках. В 1951 году он оставил пост культурного атташе посольства Польской Народной Республики во Франции и стал политическим эмигрантом. На следующий год вышла его книга «Порабощенный разум».

«Слепящая тьма» Артура Кестлера, «1984» Джорджа Орвелла, «Порабощенный разум» Чеслава Милоша, «Истоки тоталитаризма» Ханны Арендт, «Новый класс» Милована Джиласа, «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына - это не просто книги, это идеологические битвы. В этих баталиях на одной стороне была мощнейшая пропагандистская машина в истории человечества, поддерживаемая не только пятой колонной купленных «деятелей рабочего движения» и «защитников мира», но и филистерским благодушием недальновидного западного обывателя. На другой стороне - одинокий интеллигент, вооруженный только пишущей машинкой.

Было бы преувеличением сказать, что горстка интеллигентов сокрушила «империю зла». Она рухнула под собственной тяжестью, поскольку не имела другого основания, кроме лжи и насилия. Но кто знает, сколько бы еще она простояла и сколько зла еще совершила, если бы не удары, нанесенные ей той славной когортой, к которой принадлежал Милош.

Не могу сказать, что лично знал Милоша. Мне просто посчастливилось встретиться с ним несколько раз. Самая памятная для меня - первая встреча. Дело было зимой 1977 года. Я тогда еще и года не прожил в Америке, плохо разбирался в правилах здешнего этикета. Меня пригласили на прием в честь Чеслава Милоша в дом одного профессора Мичиганского университета и я, как мне потом деликатно намекнули, совершил faux pas - чуть ли не на целый час узурпировал почетного гостя. На таких мероприятиях полагается циркулировать, подойти с бокалом в руке, поприветствовать, поговорить пять-шесть минут и дрейфовать дальше.

Но клянусь, я не один виноват, Милош тоже! Он что-то спросил меня о новых стихах нашего общего друга Иосифа Бродского. И я, отвечая, назвал имя Льва Шестова, поскольку как раз тогда впервые осознал, до какой степени мироощущение и даже стиль Бродского связаны с экзистенциализмом Шестова. Оказалось, что и в интеллектуальном пантеоне Милоша Шестов - одна из главных фигур. И Милош заговорил о Шестове, Бродском, русской и польской поэзии, я заслушался. Хозяин дома бросал на меня многозначительные взгляды и давал круги, если воспользоваться стихом Бродского, «как молодой дельфин вокруг хамсой наполненной фелюки».

Я тогда заканчивал аспирантуру Мичиганского университета и вскоре после этой встречи делал доклад об отношениях Пушкина с Мицкевичем. Как известно, «Медный всадник» был в значительной степени откликом на петербургские главы поэмы Мицкевича «Дзяды». Как мне тогда казалось, оригинальной в моем докладе была мысль о том, что именно поэтическая полемика двух поэтов дала толчок развитию психологического реализма в русской литературе. Я показал доклад Милошу. И вот, как пишут в романах, прошло четверть века… В девяносто два года Милош помнит это мое сочинение и пишет мне из Кракова, чтобы я послал его в варшавский журнал!

Я разыскал старый доклад и решил его в Польшу не посылать: слабое сочинение. Вместо этого мне захотелось послать Милошу одно стихотворение, но я все не решался. Теперь решаюсь. Это вольное переложение на русский его «Песенки о конце света», написанной шестьдесят лет тому назад, на руинах Варшавы.

В день, когда наконец наступил конец света,

Пчела кружилась над головкой клевера,
Рыбак чинил поблескивающую сеть,
Под желтым парусом шла шхуна с севера
И голос скрипки продолжал висеть
В вечернем воздухе. Переругивались, припрыгивали
И в луже дрызгались лихие воробьи,
А на углу друг дружку перекрикивали
Торговки, овощи нахваливая свои
В день, когда наконец наступил конец света.
А те, кто ждали грома, молнии, знамения,
Земли разверзнутой, архангела с трубой,
Высказывали разочарование и сомнение:
Не может быть, он должен быть совсем другой -
День, когда наконец наступил конец света.
Не может быть, что мир совсем кончается,
Когда алкаш на травке спит с улыбкой до ушей,
Когда пчела на клевере качается
И бабы розовых рожают малышей.
Это еще не день, когда наконец наступил конец света.
А старику-пророку нынче не пророчится -
На огороде дел не перечесть!
И он ворчит: ну, а чего вам еще хочется?
Тут верь не верь, а это он и есть.
И другого конца света вам не будет.
И другого конца света вам не будет.

XS
SM
MD
LG