Книги о британской королевской семье, о «Виндзорах», как их называют по династическому имени, всегда хорошо раскупаются, новые и новые появляются с регулярностью календаря или телефонного справочника, а после всемирного фестиваля вульгарных эмоций, вызванных смертью принцессы Дианы, как и следовало ожидать, появилось еще больше охотников прильнуть к замочной скважине королевской спальни.
Чемпион этой продукции - американская авторша Китти Келли, которая уже обработала сходным образом в свое время Нэнси Рейган и Фрэнка Синатру. Единственное осмысленное наблюдение, которое читатель может вынести из этой окрошки сплетен, это то, что многострадальные Виндзоры говорят на английском, который звучит странно с точки зрения большинства англичан, не говоря уж об американцах, канадцах или австралийцах; что они как-то несуразно интересуются лошадьми, а с людьми общаются только еще более нелепыми, чем они сами - отпрысками наиболее аристократических английских семей.
Впрочем, и тут американка Китти Келли не разобралась до конца. Как раз родовитая британская аристократия всегда смотрела на Виндзоров свысока, как на немецких бюргеров, которых по необходимости пришлось посадить на британский трон. (Корни династии - германские, и лишь в угоду патриотическим чувствам своих подданных королевская семья в 1914 году сменила свое немецкое имя Ганновер на английское, по имени основной резиденции, Виндзор. Тогда же их ближайшие родственники, графы Баттенберги, стали называть себя Маунтбэттенами). Именно традиционно спесивое отношение старой английской аристократии к Ганноверам-Виндзорам звучало в подтексте скандального выступления брата покойной Дианы, графа Спенсера, на похоронах сестры.
Есть, впрочем, и серьезная, хорошо написанная биография королевы Елизаветы II. Она называется просто - «Королева». Ее написал историк и политолог Бен Пимлотт.
Пимлотт уделяет особое внимание детству и юности королевы. Поначалу ведь ее к роли монарха не готовили. Она был любящей старшей дочерью нерешительного, страдающего сильным заиканием герцога Йоркского Альберта, Берти, которому пришлось неожиданно стать королем Георгом VI, после того как его куда более харизматичный брат (вот уж кто подлинно был предшественником Дианы!), король Эдуард VIII вынужден был в результате скандальной любовной истории отречься от престола. Так что с самого начала юная Лилибет - как называли Елизавету в семье - понимала монархию как крайне хрупкий организм, который может быть легко разрушен, если монарх даст волю своим чувствам.
Свою самую важную в жизни речь, по мнению Пимлотта, Елизавета произнесла в возрасте двадцати одного года. Обращаясь по радио к Британскому содружеству наций, она сказала: «Девизом моих предков были слова, благородные слова: «Я служу»... И вот сейчас я хочу взять на себя обязательство. Очень простое. Я заявляю перед всеми вами, что всю свою жизнь, будет она короткой или длинной, я посвящу службе вам».
Пимлотт цитирует слова писателя Уилсона: «Британская корона - не золотая бомбошка на вершине пирамиды, а золотая нить, вплетенная в ткань британского общества».
Елизавета прекрасно поняла с самого начала, что ее служение состоит в том, чтобы эта нить не порвалась и не потускнела. Для этого нужны сдержанность, такт и… пассивность. «Покажите нам, что вы тоже переживаете, Мадам!» - кричали аршинные заголовки бульварных газет в дни траура по Диане. Но роль живого символа не разрешает демонстрации личных эмоций. Как сказал Пимлотту один из близких друзей Елизаветы, «Если вы скажете ей, что японцы только что высадили десант в Корнуэлле, она ответит: «Я полагаю, мы должны поставить в известность лордов адмиралтейства, неправда ли?».
«Да, - пишет Пимлотт, - она так сказала бы, но это не значит, что она полностью превратилась в ходячий исторический символ. Эта умная, наблюдательная женщина умеет дистанцироваться от своей общественной роли, хотя иногда ей это нелегко дается. В записках покойного драматурга Ноэля Кауарда, который был одним из немногих близких друзей королевы, сохранился ее рассказ о том, как ей и молодому Чарльзу в 1969 году надо было участвовать в одной особенно сложной, восходящей к средним векам, церемонии введения принца Уэльского в его это самое Уэльское звание. Там обоим пришлось вышагивать в длиннющих мантиях, затем королева вручала сыну огромный меч, и, наконец, надевала на него Уэльскую корону. Королева призналась Кауарду, что никогда никакая церемония ее так не изматывала, как эта, потому что целый час ей нужно было тратить неимоверные усилия, чтобы сохранять торжественную мину и не расхохотаться. Особенно под конец. «Корона была размера на три больше, чем голова Чарльза, и смотрелась на нем, как наперсток, которым тушат длинную тонкую свечку».
