Вот и еще одна книга пришла с небольшого скалистого островка Патмос, где святой апостол Иоанн некогда получил откровение. Ее написал корреспондент Би-би-си Питер Франс, а выпустило в свет нью-йоркское издательство Сент-Мартин.
Я должен уточнить: автор книги - в прошлом корреспондент Би-би-си, а ныне у него иное занятие: он отшельник. Питер Франс принял православие и уединился на острове Патмос, где и написал свою книгу, своего рода энциклопедию отшельничества. Она называется «Отшельники или проницательное одиночество» [Peter France Hermits: The Insights of Solitude, St. Martin's Press].
Отшельник - изможденный человек в лохмотьях, с длинными кривыми ногтями и завшивленной копной нечесаных волос, денно и нощно - в компании нелепых демонов, неистощимых на искушения... Такой образ, вроде святого Антония на картине Босха, во все века интриговал все остальное, более общительное человечество.
Любопытство проявлялось не только в фантазиях художников. В рационалистическом XVIII-м веке, как свидетельствует Питер Франс, были попытки даже научных экспериментов в этой области. В книге цитируется объявление из английской провинциальной газеты: «Ланкаширский джентльмен предлагает пожизненный пенсион в размере 50 фунтов стерлингов ежегодно тому, кто согласиться прожить в подземелье семь лет, не видя за сие время ни одного человеческого существа и не остригая волос головы и бороды, равно как и ногтей на руках и ногах». Кажется, на заманчивое предложение никто не отозвался, но факт остается фактом: и в век Разума, в век, когда умение общаться числилось среди главных человеческих достоинств, люди были зачарованы загадкой отшельничества.
Самой распространенной садовой скульптурой эпохи была фигура отшельника - с песочными часами, Библией и черепом. Всякий, кому позволяли средства, норовил выстроить себе, помимо основного жилья, хижину отшельника. Сделала это и российская императрица. Хижина отшельника по-французски называется «эрмитаж».
Питер Франс старается очистить феномен отшельничества от фантастических наслоений и романтической патины. В качестве проводников в духовный мир святых старцев он избирает Достоевского и Толстого. Он доказывает читателю, что в основе отшельничества лежит парадокс: подлинное призвание к уединению имеют не человеконенавистники, а как раз те, кто глубоко озабочен судьбой человечества, - от Генри Торо до того же св. Антония. В пустыню они удаляются не для того, чтобы не видеть обрыдлые людские физиономии, а для самоусовершенствования, для того, чтобы подготовить себя к служению Богу, людям.
Разбирая житийный рассказ, согласно которому после 20 лет немыслимых лишений Антоний укрепляется не только телом, но и наполняется мощью и энергией что твой Шварценеггер, Питер Франс доказывает на массе документированных примеров из нового времени, что такая физическая регенерация и психическая перестройка действительно возможны. Подчеркивает он, однако, - вслед за житиями, -религиозный аспект пустынного подвига: пустынник очищает себя прежде всего от фиксации на своих эгоистических желаниях, нежеланиях и страхах.
Отшельники всех времен и народов, которых обильно цитирует Питер Франс, на все лады утверждали, что самое трудное - не отказ от пищи или сна, а обретение смирения, оказание гостеприимства всем, кто нарушает их одиночество. Только тот, кто справился с этой трудностью, становится настоящим отшельником.
Пожалуй, одна из самых впечатляющих иллюстраций этого парадокса в книге - из нашего времени. Это жизнь Томаса Мертона. Как монах-траппист он принял и соблюдал многолетний обет молчания. И он же был плодовитым и талантливым поэтом и писателем. Мертону принадлежит, пожалуй, самый проникновенный анализ романа Пастернака «Доктор Живаго». «Подобно Достоевскому, - писал Мертон, -Пастернак смотрит на жизнь как мистик, но вне гиератического кеносиса (т.е. вне традиционно ритуальных представлений о искупительной жертве Христа). Мистицизм Пастернака - более внутреннего, более космического, даже, если угодно, более языческого характера. Вот откуда эта поразительная новизна и свежесть его духовности…». Как известно, Пастернак вступил в переписку с Мертоном. Да и что тут удивительного - человек, написавший «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?», несомненно, и сам имел в себе немало отшельнического.Сам по себе успех книги Питера Франса знаменателен. Возможности тишины, уединения, самоуглубления крайне ограничены нашей цивилизацией. И многим хочется узнать, как же их можно добиться и обязательно ли для этого ехать на остров Патмос.
