Если провести испытание методом свободных ассоциаций и предложить русской группе слово «Пик-форд», то молодые, скорее всего, откликнутся чем-то вроде: «Автомобиль, пикап», а старые - «Поцелуй Мэри Пикфорд». Да и среди пожилых мало кто сам видел эту раннюю советскую комедию с Игорем Ильинским, скорее слышали о ней от своих родителей. Как и о Мэри Пикфорд, несравненной звезде немого кино. Впрочем, «несравненная» - это стандартный эпитет. Сравнить Мэри Пикфорд по ее значению в истории кино есть с кем, но только с одним человеком - с Чаплином.
Мэри Пикфорд и Чарли Чаплин сравнимы не только в том, что затмили всех остальных звезд начальной эры кинематографа сиянием всемирной славы. Сравнимы они и в том отношении, что именно эти двое сделали кино тем, чем оно стало в XX веке: не просто важнейшим из искусств, как полагал тов. Ленин, а чем-то большим, чем искусство - частью коллективного опыта человечества, всемирной фабрикой снов.
Что же касается той фабрики снов, что на окраине Лос-Анджелеса, то книга Айлин Уитфилд, о которой я сегодня рассказываю, называется «Пикфорд: женщина, создавшая Голливуд». Так что в ассоциации с автомобилем есть неожиданный смысл - как Генри Форд дал толчок к созданию автомобильной индустрии в Америке, так Мэри Пикфорд дала толчок к созданию индустрии кино.
Хотя тем, кто знает, о ком идет речь, трудновато сочетать в сознании образ хрупкой девочки с золотыми кудряшками и тяжеловесное слово «индустрия».
Специальностью Мэри Пикфорд были архетипические образы невинности – хрупкое, прелестное, невинное созданье, над которым нависает угроза, то в виде злого человека, то в виде приближающегося поезда. Или дикого зверя. Или опасной болезни. Хрупкость и невинность, однако, торжествует над тяжеловесным злом.
Предлагаемый Айлин Уитфилд историко-социологический анализ феномена Мэри Пикфорд прост. В поздневикторианскую эпоху, между Гражданской и Первой мировой войнами, Америка переживала грандиозную социальную перестройку, фермерская, по преимуществу, страна скорыми темпами индустриализировалась. Этот неизбежный процесс урбанизации коллективно переживался нацией как утрата невинности. Новое страшило. Идеализированное буколическое прошлое предстало на серебряном экране в хрупком образе Мэри Пикфорд.
С точки зрения биографии самой актрисы, парадокс состоял в том, что к коренной фермерской Америке она никакого отношения не имела. Как и многие киноактеры первого поколения, как тот же Чаплин, она родилась в нищей семье эмигрантов из Англии. Кстати, Уитфилд интересно объясняет, почему именно эмигранты составили массы киноактеров немой эры. С их неистребимым акцентом, ирландским или британским - не королевским «инглиш'ем», а кокни, говором низшего класса, им было очень трудно пробиться на театральную сцену в Штатах. Большинство из них обречено было на прозябание в театральном гетто, в нищих театриках и кабаре, обслуживавших эмигрантские трущобы. Немое кино пришло, как единственный возможный способ чуть улучшить свое положение. Так два британца, два выходца из городских трущоб, Чарли Чаплин и Мэри Пикфорд, стали выразителями тревог и надежд американской глубинки.
Но и различие между этими двумя кумирами публики, с точки зрения Айлин Уитфилд, весьма интересно. Прежде всего, что очевидно, Мэри Пикфорд, человек артистически одаренный, не была великим художником, гением, как Чаплин. Но эта, столь похожая на ребенка, маленькая - чуть выше полутора метров ростом - женщина обладала на редкость трезвым умом и деловой сметкой, прекрасно понимала ограниченность своего диапазона. Понимала она и что видит в ней публика. И поставила тиражирование своего мифа на промышленные рельсы. Выдающиеся режиссеры были ей не нужны, хотя в начале своей карьеры, а начала она сниматься 17 лет отроду, в 1909 году, она много почерпнула из работы с великим Гриффитом над серией короткометражек. Она нанимала режиссеров как техников, надсмотрщиков над производством очередной мелодрамы или лирической комедии.
Точно так же, с индустриальным размахом, она наладила карьеру своего мужа, Дагласа Фэрбенкса. Из щуплого коротышки Фэрбенкса она сделала неуловимого Зорро, символ мужественности для всех кинозрителей мира.
Ей, обеспечившей мир на десятилетия вперед сентиментальными грезами, совершенно чужда была сентиментальность. Прекратив свою актерскую карьеру с наступлением звуковой эры в кино, она намного раньше других поняла, что те фильмы, над которыми еще недавно миллионы заливались горючими слезами, очень скоро начнут вызывать смех. С тех пор и до конца своей довольно долгой жизни - она умерла в 1979 году - Пикфорд пыталась уничтожать свои ленты и жалела, что не в силах собрать и уничтожить их все.
Последние десятилетия она прожила довольно мрачно - в добровольном заточении, в алкогольном тумане. Ее златокудрая мифическая ипостась отделилась от нее и зажила в истории своей собственной жизнью. И в этом смысле тоненькая девочка с невинно распахнутыми ресницами реальнее, чем очень богатая деловая женщина Мэри Пикфорд.
