По случаю Международного дня прав человека мы попросили известного правозащитника Сергея Григорьянца поделиться мыслями о положении с правами человека в сегодняшней России.
Инна Озовская: Сергей Иванович, вы и ваши единомышленники на протяжении уже долгого времени говорите о крайне неудовлетворительном состоянии прав человека в России. Однако результаты выборов в Думу свидетельствуют, что электорат эта проблема не волнует, поскольку поддержали избиратели не тех, кто отстаивает права человека, а тех, кто склонен их попирать. Чем вы объясняете такое противоречие?
Сергей Григорьянц: Оно легко объяснимо. Россия - страна, народ которой создал коммунистический режим, много лет находился в состоянии рабства и по-прежнему искренне полагает, в значительной своей части, что проще и справедливее забрать и поделить, чем заработать. Поэтому рабская коммунистическая идеология во всех опросах пользуется реальной поддержкой населения. И хотя нынешние российские руководители не называет себя коммунистами, они активно используют именно эти качества российских избирателей.
И.О.: А не играет ли здесь роль еще один фактор, который вы вслед за академиком Волкогоновым называете «кагэбизацией» власти? Вы ведь с тревогой об этом говорите на протяжении едва ли не десяти лет. В чем вам видится наиболее яркое проявление этой тенденции?
С.Г.: На самом деле то, что спецслужбы пришли к власти в России, что они руководят страной, а в данном случае планировали и руководили выборами, - не случайность. Сейчас это очевидно не только нам. Мы действительно десять лет предупреждали весь мир о росте влияния спецслужб в России, но только на последней нашей конференции осенью прошлого года стал ясен механизм того, что Волкогонов называл «кагэбизацией». Речь идет о вербовке в течение последних десятилетий советской власти большого числа так называемых доверенных лиц. Не сексотов, а именно доверенных лиц - людей, не получавших зарплаты в КГБ, людей, формально не числившихся в штате КГБ. Но именно к ним оперативные сотрудники могли в любой момент прийти посоветоваться, попросить о содействии и, со своей стороны, им что-то посоветовать, узнать, что им нужно, помочь с квартирой, с книгой, с поездкой за границу, с продвижением по службе и так далее. Как выясняется, среди российской интеллигенции прослойка доверенных лиц КГБ весьма обширна, и сейчас именно они выдвинуты на передний край политики и общественной жизни.
Марк Белл: Судя по телепрограммам, на российских зрителей обрушивается громадный объем продукции, которую нельзя назвать иначе как апологией чекизма. В фильмах, спектаклях и других материалах сотрудники госбезопасности изображаются как единственные люди с чистыми руками в океане коррупции. Вам не кажется, что это могло повлиять на избирателей и вызвать их доверие к нынешней власти, где так много людей «с чистыми руками, горячим сердцем и»... чем там еще наделил Дзержинский чекистов?
С.Г.: Всеобъемлющая пропаганда чекистов и чекизма в сегодняшней России стала понятным результатом контроля спецслужб за средствами массовой информации. Фактически этот контроль приближается к тому, каким он был при советской власти, что, конечно, не может не оказывать влияния на население. Приход к власти чекистов воспринят народом как должное. В самом деле - кому, как не чекистам, руководить страной, где население привыкло подчиняться?
М.Б.: С чем могут быть связаны надежды на укрепление правозащитного сознания в России? На Западе многие считают, что для этого должен образоваться класс собственников, поскольку без собственности, без экономической самостоятельности невозможно отстаивать права перед властью. Ведь там, где государство владеет всем имуществом, оно владеет и людьми…
СГ: В Европе и Соединенных Штатах действительно полагают, что только богатые страны и богатое население могут себе позволить защиту прав человека. Это - заблуждение. Диссидентское движение появилось среди нищей советской интеллигенции в нищей стране. И сейчас положение у нас совсем другое, чем на Западе. Люди защищают жизнь своих детей, как это делают лучшие из групп солдатских матерей, - скажем, «Солдатские матери» Петербурга; как это делают экологи, как это вынужденно делают некоторые профсоюзы в областях, где семьи замерзают, умирают от голода без зарплаты, и так далее. Мы видим, что защита прав человека в России проистекает не от богатства, а от отчаяния. И поэтому я верю: у нас оно сформируются на совершенно иной основе.
