Если я только не упустил чего-то в своих подсчетах, это должна быть моя семисотая беседа с радиослушателями «Голоса Америки» на книжные темы. Ах нет, упустил! Я начал считать с лета 1990 года, когда мои выступления стали еженедельными, а ведь и раньше, в восьмидесятые годы, я выступал перед микрофоном на нерегулярной основе. Так что я могу быть занесен в книгу рекордов Гиннеса наряду с поедателями сосисок и отращивателями ногтей.
Есть какой-то в людях соревновательный ген, благодаря которому мы так увлекаемся рекордами, даже самыми бессмысленными. Может ли быть что-либо бессмысленнее, чем съесть рекордное количество сосисок? Может. Еще бессмысленнее определять, кто самый умный и кто самый талантливый. А именно этому, на первый взгляд, посвящена новая книга Чарлза Меррея «Достижения человечества».
Меррей, вместе с Ричардом Херрнстейном - авторы нашумевшей несколько лет назад книги «Колокольная кривая». В той книге путем сложных статистических выкладок доказывалось, что для успеха в современном обществе нужен врожденный и частично унаследованный интеллект. Но шум вызвала не эта самоочевидная истина, а то, что по статистике Меррея и Херрнстейна с врожденным умом у белых дело обстояло лучше, чем у других рас. На авторов посыпались обвинения в расизме, а кое-кто и подмигивал: «А мы что говорили»…
Но, на мой взгляд, и возмущенные, и злорадствующие совершали одну и ту же ошибку. Правильны или неправильны были выкладки Меррея и Херрнстейна, они не имеют отношения к справедливости и морали, ибо с точки зрения справедливости и морали о человеке следует судить только индивидуально, а не по его (ее) принадлежности к той или иной расе, национальности, полу или другой группе.
«Достижения человечества» такого скандала не вызовут. Задача этой книги безобидна: выявить величайших гениев человечества за всю - почти всю - историю. Меррей останавливает свой подсчет в 1950 году, исходя из того, что всякая репутация должна отстояться. Пятидесяти лет, считает он, достаточно, чтобы отличить временную моду от подлинного достижения.
Величайших гениев у Меррея набралось порядочно - 4002. То есть почти по одному в год за рассматриваемый период. Но это, если бы они распределялись во времени равномерно, чего в истории не происходило. Собственно лучшие главы в книге вдохновлены изумлением автора перед невероятными достижениями трех исторических культур: римской периода Антонинов (II век нашей эры), китайской периода Сунской династии (X-XIII век) и английской восемнадцатого века.
Если формулы и графики, в том числе и скандальная диаграмма, прозванная «колокольной кривой», в предыдущей книге были для неспециалиста, вроде меня, сложноваты, то статистический метод, использованный Мерреем в новой книге, почти наивен. Он обработал 167 энциклопедий на разных языках и отобрал ученых, философов, писателей и деятелей искусства в свой список на оснований двух факторов: как часто данная личность попадает в энциклопедии, и как длинны заметки, данной личности посвященные. Те, кто попадает в наибольшее число энциклопедий с наиболее многословными статьями, те и есть самые главные.
О первых двух опасностях в применении такой нехитрой статистики Меррей говорит сам. Это - «этноцентризм» и «эпохоцентризм». Чтобы естественное предпочтение, которое отдают авторы национальных энциклопедий деятелям своей национальной культуры, не исказило общей картины, автор поставил себе правилом не учитывать заметки «про своих». Так подсчеты для Микельанджело ведутся на основе всех энциклопедий, кроме итальянских, а для Гете - всех, кроме немецких. Как Меррей борется с «эпохоцентризмом», я уже сказал: заканчивается обзор полвека назад.
Даже без поддержки родных итальянских энциклопедий Микельанджело стал абсолютным чемпионом по разряду изобразительных искусств, так же, как Дарвин в естествознании. Сложнее обстоит дело с гениями, выступающими в нескольких разрядах сразу, например - с Аристотелем. Аристотель побил Платона по философии, а вот по биологии уступил Дарвину. В разряде «все науки вместе» чемпионом стал Ньютон, но вот по физике Ньютону пришлось разделить первое-второе места с Эйнштейном. Я забыл сказать, что соревнования эти зональные - отдельно на Западе, отдельно на Востоке. Первое место среди писателей Запада, как и ожидалось, занял Шекспир. А вот среди мыслителей Востока была жесткая борьба, «заруба», как говорили когда-то мои коллеги по спортивной журналистике. В конце концов, Конфуций «сделал» Лао-Цзы.
Все это, конечно, забавно, но за подсчетами Меррея кроется социологическая проблема, которую он и другие социологи изучают всерьез: проблема формирования репутации. В центре ее то, что ученые назвали «эффектом Матфея» (потому что в Евангелии от Матфея, в притче о талантах, сказано: «Каждому имеющему дается и приумножится»). Говоря менее поэтически, репутации имеют свою собственную динамику.
Человек попадает в одну энциклопедию, и составители другой энциклопедии боятся его упустить. Репутация растет, как снежный ком. Дарвин, конечно, был гений, но Алфред Уоллес сформулировал основные положения теории эволюции одновременно с Дарвином и не меньше Дарвина сделал других важных открытий. Увы, по стечению обстоятельств, Уоллесу с самого начало было «недодано», вот и не «приумножилось». Так что, строго говоря, книга Меррея - не полный список главных достижений человечества, а полный список тех великих достижений, которые человечеству удалось заметить.
