«Хайдеггер был человек злопамятный, себялюбивый, неверный и нечестный. Но он ухитрился написать книги, силой и оригинальностью мысли сравнимые с трудами Спинозы и Гегеля. Ни один значительный философ, начиная с середины XX века, - ни Гадамер, ни Сартр, ни Левинас, ни Арендт, ни Фуко, ни Деррида, - не может быть прочитан вне влияния мысли Хайдеггера».
Это пишет Ричард Рорти, который и сам может быть добавлен к списку выдающихся философов новейшего времени. Отклик Ричарда Рорти на вышедшую в Америке книгу Рюдигера Сафрански о Хайдеггере [Rüdiger Safranski Martin Heidegger: Between Good and Evil, trad. by Ewald Osers, Harvard Univ. Press] я и предлагаю вам сегодня.
Хайдеггер, пишет Рорти, антитетичен философам типа Джона Стюарта Милля, Уильяма Джеймса или недавно скончавшегося Исайи Берлина, для которых абсолютной ценностью было человеческое счастье. Для него счастье или страдание человека нерелевантны: его философия выше таких банальностей. Историю западного мира он рассматривал не в терминах улучшения или ухудшения условий человеческого существования, а как поэму. «Только что начатая поэма Бытия, - писал он, - человек».
Для Хайдеггера история - последовательность «слов Бытия», т.е. сказанного великими философами, которые и создавали своеобразие сменяющихся эпох, «домов Бытия». По Хайдеггеру, задача философа - «сохранять первичные слова», защищать высказывания мыслителей прошлого, строителей дома Бытия, от опошления.
Хайдеггер всю жизнь колебался между скромной ролью хранителя и интерпретатора уже написанной поэмы и эгоманиакальным представлением о всемирно-историческом значении собственных трудов, о том, что заключительная строфа в «поэме Бытия» принадлежит ему. Когда на германском горизонте возник Адольф Гитлер, представление Хайдеггера о себе как о пророке превозобладало.
Сын пономаря из южногерманского городка Месскирх, Хайдеггер был воспитан в консервативно-католическом духе, но после Первой мировой войны порвал с церковью. Ему удалось упаковать идеи Толстого и Ницше, Кьеркегора и Достоевского в академически респектабельную систему. То, что раньше представлялось чистой литературой, он превратил в учение о природе человеческого существования. Его трактат «Бытие и время», проникнутый ницшеанским стремлением к подлинности, твердости и решимости, имел огромный успех.
Этот успех и раздувал в Хайдеггере манию величия. Он воображал, что вдвоем с Гитлером они пересоздадут Германию. Увлеченный бредовыми мечтами, он не замечал страданий и гибели своих еврейских друзей и коллег. Однако после краткого периода, посвященного пропаганде рейха и реорганизации германской мысли, он заметил другое: что нацистские руководители не обращают на него внимания. Вот это вызвало разочарование Хайдеггера в национал-социализме. Он удалился в свою горную хижину и, по удачному выражению Сафрански, сменил решимость на невозмутимость.
Послевоенные годы он посвятил в основном пессимистическим рассуждениям о том, что технологический прогресс, американизация, опошление жизни и полное забвение Бытия (все это, учил Хайдеггер, разные названия одного и того же явления) необратимы. Он развивал эту тему с той же мономаниакальностью, с какой прежде работал над преображением Германии.
Есть моменты прелестного лиризма в поздних писаниях Хайдеггера, только вот подпачканы они тем личным опытом, который вызвал их к жизни. В американском издании книга Рюдигера Сафрански называется «Мартин Хайдеггер между добром и злом», а в немецком оригинале – «Ein Meister aus Deutschland» («Мастер из Германии»). Бесспорно, Хайдеггер был мастером, и очень германским мастером, но название книги - это цитата из самого известного стихотворения Пауля Целана «Фуга смерти». Оно кончается так:
смерть - это мастер из Германии
глаза его голубы
пули его свинцовы
верен прицел
он живет в твоем доме
Маргарита локоны твои золотые
он спускает на нас своих псов
нам воздушную роет могилу
забавляется со своими змеями
мечтает
смерть - это мастер из Германии Маргарита локоны твои золотые
твои пепельные Суламифь
Подстрочный перевод слабо передает мандельштамовское изящество этой словесной постройки. Кстати, «воздушная могила» - цитата из Мандельштама. А «живет в твоем доме» - из Хайдеггера. «Язык - дом Бытия». Как поэт Целан жил в немецком языке, и родной дом оказался для него смертельным.
Когда перечитываешь «Фугу смерти», пишет Рорти, тебя неотвязно преследуют сливающиеся образы Хайдеггера и Гитлера, двух игравших со змеями мечтателей. Книги Хайдеггера, заключает он, будут читать еще много поколений, но от их страниц всегда будет попахивать «воздушной могилой», дымком крематориев.
