Чеславу Милошу в этом году исполняется 90 лет. Польский поэт, лауреат нобелевской премии, и вот уже полвека житель Калифорнии, накануне своего почтенного юбилея он выпустил новую книгу - на родном языке и на английском. Она называется «Азбуки Милоша». По форме она напомнит русскому читателю недавнюю популярную книгу известного русского филолога Михаила Гаспарова «Записи и выписки», где короткие и подлинные анекдоты, размышления на тему, воспоминания расположены в алфавитном порядке названий, т. е. в порядке совершенно случайном, как и тот беспорядок, в котором даются нам впечатления жизни.
По мнению некоторых Милош - лучший из живущих сегодня на планете поэтов, поэтом он остается и когда пишет прозу. Поэтичность его прозы состоит, на мой взгляд, прежде всего, в том, что его фразы и периоды предполагают несравненно больше, чем предлагают: каждый из небольших текстов Милоша кажется скромным сам по себе, но прочитай одну-две страницы и отложи книгу на минуту в сторону, и перед тобой открываются огромные перспективы мысли и воображения. «Как будто нам отперли зал», - как описал когда-то Александр Кушнер впечатление от стихов другого поэта.
Такая поэтичность была свойственна и прежним прозаическим книгам Милоша - автобиографическому роману «Долина Иссы», мемуарному повествованию «Родной предел», его большим эссе и даже его фундаментальной «Истории польской литературы», но, конечно, она особо проявляется в азбучных миниатюрах.
О чем они? Буквально обо всем, скажем, на букву А - от Адама и Евы до Америки. О первой паре он пишет: «Самое замечательное в библейском рассказе о наших прародителях то, что понять его совершенно невозможно», а в миниатюре о стране своего изгнания использует запас восклицательных знаков, которые скопились у него неиспользованные за долгие годы писания эмоционально сдержанных стихов и прозы: «Какое великолепие! Какая нищета! Какая человечность! Какая бесчеловечность! Какая общественная благожелательность! Какая индивидуальная изолированность! Какая верность идеалу! Какое лицемерие! Какое торжество совести! Какая испорченность!» Впрочем, о своем американском месте пребывания в узком смысле, университете Беркли, отличающемся левизной, он пишет с более для него характерной сдержанностью: «я приехал сюда терпеть, а не любить».
Все же хозяйничает в азбуковнике Милоша память. В размышлении на тему «Исчезновение» он пишет: «Мое время, мой двадцатый век, нависает надо мной сонмом голосов и лиц людей, которых я знал или о которых слышал, и теперь их больше нет. Многие чем-то прославились, они нынче в энциклопедиях, но еще больше тех, кто забыты, и все, что им остается, это использовать меня, использовать биение моей крови, мою руку, держащую перо, чтобы на миг вернуться к живым». Значительную часть книги составляют эти мгновенные спасательные экспедиции, эти ныряния в глубины памяти, откуда на поверхность повествования извлекаются образы прошлого - с именами от А до «зет» латинского алфавита - от Абрамовича Людвика, редактора «Ниленского обозрения», до Лана Томаша, масонского мудреца из Нильны, родного города поэта.
Но не только мыслители, поэты, политики, но и те, кто вроде бы вовсе не мог оставить никакого следа нигде, кроме памяти поэта, как скорбные старые девы, сестры пани Анна и пани Дора, или учительница польского языка Мария Стабиньска-Пшибытко, которая ругала сочинения юного Чеслава за «телеграфный стиль» и никогда не ставила ему больше тройки («Вполне справедливо», - прибавляет Милош). «Меня переполняет память о людях, которые жили и умерли; я пишу о них, сознавая, что вот-вот не станет и меня. Все вместе мы, как туманность, среди человеческих созвездий двадцатого века». На пороге своего 90-летия «сдержанный» Милош говорит почти то же, что и экстатический Пастернак: «Чудо - это быть человеком и жить среди людей».
Две мировые войны, еврейский холокост, гитлеровский и советский тоталитаризм, свидетелем которых он был и в детстве, и в молодые годы, навсегда наложили отпечаток на мировоззрение Милоша. «Террор - главный обитатель Европы в двадцатом веке», - пишет он. Один из основных мотивов его новой книги - благодарность. Благодарность к поэтам и писателям, чьи книги укрепляли его душу, благодарность к тем, чье мужество поддерживало надежду даже в самые мрачные годы минувшего века. Кажется, очень трудно вызвать у Милоша раздражение, но и это человеческое чувство ему не чуждо даже и в почтенном возрасте. «Скверная старая карга» - это он о Симон де Бувуар, которой, как и ее мужу, Сартру, не может простить подлых нападок на Камю. Альбер Камю - один из героев Милоша. В «Человеке бунтующем» Камю отказался следовать прокоммунистической идейной линии Сартра. «Он писал как свободный человек», - пишет Милош, который в те же годы издал свой «Пленный разум», одну из четырех, на мой взгляд, главных книг, помогших человечеству избавиться от красно-коричневого наваждения двадцатого века (другие три - это тот же «Человек бунтующий», «Архипелаг Гулаг» и «Тоталитаризм» Ханны Арендт).
Думая о Милоше, читая его новую книгу, хочется отнести к нему самому то, что он когда-то писал о своем близком младшем друге, Иосифе Бродском: «Вопреки господствующим ныне представлениям, он верит в то, что поэт, прежде чем обратиться к последним вопросам, должен усвоить некий код поведения. Он должен быть богобоязненным, любить свою страну и родной язык, полагаться на собственную совесть, избегать союза со злом и не отрываться от традиции». И там же: «Меня особенно увлекает чтение его стихов как лишь части более обширного, затеянного им дела - ни больше, ни меньше как попытки укрепить человека в противостоянии страшному миру».
